Дело кончилось тем, что Лукию Авдеевну вернули в школу. Она стала воспитательницей в другом — пятом классе. На директора она смотрела свысока, словно человек, знающий себе цену, способный укротить кого только пожелает. Когда встречалась с Миколкой и Андреем — отворачивалась от них, помнила из-за кого натерпелась бед.
Конопельский повел себя иначе. Сразу же после собрания он подошел к Андрею, заглянул ему в глаза, крепко пожал руку:
— А ты битый жук. Я сперва не разобрал. Ну и чудак ты! Надо было сразу откровенно сказать. Думаешь, мы тебя обидели бы?
Андрей с удивлением посмотрел на Конопельского:
— Ты что? Думаешь — к власти рвусь?
Конопельский замялся:
— Да уж вижу — Курилу выдвинул. Ну ничего, поживем — увидим. А все же свинью ты здоровую мне подложил, с поросятами.
Андрей широко улыбнулся:
— Не будем помнить старое. Мир!
Конопельский еще раз пожал руку Северинову:
— И дружба!
С этого дня в их спальне никто не курил, в карты не играл и не устраивал «бани» спящим. Даже Конопельский и Маслов не жили больше аристократами: никто за них пол не подметал и не мыл, да и ничего за них не делали — сами они трудились, хоть и без всякой охоты.
И все же Миколка чувствовал, что Конопельский с Масловым затаили на них злобу, что они внимательно следят за каждым их шагом, готовые в любую минуту подстеречь и взять реванш за свое поражение.
Миколку и Андрея все считали хорошими друзьями. Причиной тому было не собрание. И это лучше всех понимал Курило. Андрей старался дружить и относиться ко всем в спальне и в классе — и к мальчикам и к девочкам — одинаково. С Миколкой его тесно связывала школьная мастерская, в которой они всегда с увлечением что-нибудь мастерили даже в неурочное время, а кроме мастерской — самодеятельность. Курило охотно участвовал в школьном хоре. В интернате он на первых порах даже позабыл, что существует на свете самодеятельность. И вот Андрей Северинов все поставил на место.
Перед Новым годом вся школа напряженно готовилась к празднику. Разучивали новые песни, к балу-маскараду шили костюмы, придумывали позатейливее.
И никто, видимо, не обращал внимания на то, что происходит вне школы. Во всяком случае Миколка эти изменения заметил первый.
Новогодняя елка приковала к себе все внимание, заслонила и покрытое тучами небо, и горизонт в тумане, и почерневшую гору, отгородившую школу-интернат от города.
Плыли низкие серые тучи, сиротливо стоял по соседству лес, черный, невзрачный, притихший. Холод забирался под одежду, руки быстро коченели, школьники подолгу не засматривались на елку — одни прибегали, другие убегали в школу.