— Ого! От меня быстренько смоталась бы, — задавался Трояцкий.
— Девчонки знают, к кому липнуть, — вставлял Зюзин.
Миколка злился в душе на Карину, когда слушал все это, и, сдерживая слезы, давал себе слово завтра же согнать ее с парты. Но наступал новый день, Карина садилась с ним рядом, и он молчал, словно забыв и насмешки, и собственное решение. В присутствии Карины он чувствовал себя точно связанным — видел, что она совсем не похожа на других девочек, и чувствовал, что никогда не позволит ни себе, ни кому бы то ни было ее обидеть.
Пусть их дразнят! Это пережить можно, можно перетерпеть. Но были вещи куда хуже. В спальне все считали своим долгом не только всякий раз посмеяться над ним, но и в случае чего всю вину свалить на него.
Как-то Конопельский с дружками покуривали после отбоя. О чем-то заспорили и не услышали осторожных шагов в коридоре. Спохватились только, когда кто-то дернул за ручку двери.
Все моментально юркнули под одеяла и захрапели, засвистели носами, забормотали во сне.
Но старшего воспитателя не проведешь. Сам он не курил и табачный запах чуял издали. А тут и раздумывать не о чем: табачный дым стоял облаками против окон.
Вспыхнул свет. Никто не поднял головы. Только Миколка одним глазом следил из-под одеяла за старшим воспитателем.
Тот обошел все кровати. Никого не будил, никого не трогал. Нагнулся только возле кровати самого меньшего в спальне — Баранчука. Поднял окурок. Он еще дымился. Покачал головой. Баранчук не то спал беспробудным сном, не то прикидывался. Затем остановился возле Миколки, неторопливым жестом вынул у него из-под подушки пачку сигарет. Миколка от удивления только глаза широко раскрыл и уставился на воспитателя. Тот обжег его полным пренебрежения взглядом:
— Спи, спи. Завтра поговорим.
Назавтра у Миколки со старшим воспитателем состоялась очень неприятная беседа. Хотя ни Баранчук, ни Миколка не курили, но отвечать пришлось им и даже дать слово, что «это будет в последний раз». Ведь ребята предупредили: имейте в виду, милорды, если станете отпираться, если бросите тень на передовую спальню...»
Баранчук сознался, Миколка молчал. Молчал и думал: «Нет, надо бежать отсюда, с кирпичного острова. Среди этих «туземцев» не проживешь, не выдержишь. Надо уехать на Дальний Восток, на Курильские острова, к отцу...»
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой появляется Андрей Северинов
Вернувшись от старшего воспитателя, Миколка сказал Конопельскому:
— Ну, я никогда не прощу этому мерзавцу!
— Это какому же, мистер?
— Тому, кто сигареты подсунул.
Конопельский стал притворно удивляться: