— Я, Оля, в командировку, на мебельную вашу фабрику, — говорил папа с непривычным каким-то теплом. — Первая моя командировка от «Лесной промышленности», и сразу — к вам!
— Это как же так? — любопытствовала бабушка.
— Да так, сам напросился.
Папа даже не выпил чаю, пошел сразу на фабрику, к директору.
А ближе к вечеру за нашим окном требовательно забибикал какой-то самосвал. Я посмотрел в окно. Из кабины выпростался папа, неловко спрыгнул на обочину, сказал что-то шоферу, и тот стал сдавать задом на тропинку перед нашим домом.
— Батюшки! Это что ж такое! — причитала бабушка.
А потом вместе с папой отворяла тяжеленные, много лет ни разу не потревоженные ворота, они раскрывались со скрежетом и я боялся, что створка рухнет и убьет кого-то, либо папу, либо — бабушку.
Самосвал оглушительно вывалил в проем нежно-розовые, пахнущие свежими опилками, фигурные бруски. Целая гора посреди двора, три зимы топить можно! Это были буковые обрезки с мебельной фабрики. Папа только что договорился с директором и тот отдал нам целую машину отходов производства — за просто так.
— Самые лучшие в мире дрова, лучше дуба, — говорил папа с важным видом — вот, мол, дескать, какой я большой человек, как меня уважает начальство егорьевское.
Самосвал газанул напоследок и уехал, папа ушел в дом, чтобы срочно, пока не забыл, переписать начисто свои каракули, сделанные во время интервью с директором фабрики. А бабушка, не на шутку тревожась, тут же начала перетаскивать буковые обрезки в сарай — охапками, да всё бегом, как обычно, уж по-другому никак нельзя. Ворота наши отворялись вовнутрь двора, закрыть их мешала высоченная буковая куча.
— Скорей-скорей, а то растощут всё за ночь, — приговаривала бабушка.
И никаких чрезмерных опасений тут не было — и впрямь растащили бы, как Бог свят.
… Два десятка лет прожила с того памятного дня в своей избе моя бабушка. Но ни единого разику не истопила она печь этими чудесными буковыми обрезками. Все берегла. «А вдруг обезножу, Сашуля, как тогда? Не смогу дрова собирать, пилить-колоть. Вот тогда и пущу в ход эти поленышки, их всего-то пол-охапки надо, чтобы дом протопить».
Не пригодилось это буковое сокровище, аккуратно уложенное в дровяном сарае.
Бабушка до темна перетаскивала обрезки, а что не успела, то мы вместе перекидали вглубь двора, чтобы затворились ворота.
Это были толстые, мерные буковые чурки, ведь мебель на егорьевской фабрике изготавливалась цельная, массивная. «Нигде в Союзе такой больше не делают», — с гордостью говорили в народе.
И, конечно же, вся эта мебель, по нашему непреложному убеждению, шла в Кремль — до самого что ни на есть распоследнего стульчика. Или не обязательно в Кремль, а вообще — большим начальникам. Короче говоря, в магазине купить ее было никак нельзя, даже не заикайся.