— Как ты думаешь, кто ее… А?
— Не знаю. Все так… загадочно. Алина была девицей видной. Может, парень какой… отомстил за что-нибудь. Или приревновал к кому… Кто их знает?
— А о чем тебя следователь спрашивал?
— Что слышала, что видела.
— Ну и?
— Что ж я скажу? Я внизу была. Тимофеевна — тут, совсем рядом, а тоже ничего не услышала. И не почувствовала беды.
— Ох, теперь мы все под подозрением.
— Что ж поделаешь, Ольга Владимировна? Кого-то надо подозревать. Не призраки же ее…
— Ты следователю про призраков говорила?
— Да.
— А он?
— Ничего.
— Совсем?
— Расспросил подробно: который из унитазов говорил, сама ли слышала, кто еще.
— Поверь, я уж и не рада, что мы этот дом приобрели. Он какой-то… несчастливый. Я… боюсь. Боюсь ужасно.
— Ну, что вы? Ничего такого уж страшного. Нормальный дом. Красивый. Может, это полтергейст?
— Наверное, надо его освятить.
— Дом? Каким образом?
— Пригласить священника. Ну и… как положено.
— Да, было бы неплохо.
— Конечно. Вот муж вернется — скажу… Что-то этот мед мне не помогает. Лучше уж коньяку выпить.
Надежда вскочила:
— Подать?
— Дай всю бутылку. Возьму в спальню. Иначе не заснуть. А завтра еще эта баронесса на наши головы!
Щукина улыбнулась:
— Не беспокойтесь. Встретим на высшем уровне. А про Алину ей не обязательно рассказывать.
— Вот это уж точно! — Ярыжская встала. Бросила взгляд на сиротливо отложенную в угол книжку. «Берестечко». Про побежденных.
Побежденных она не любила. Старалась держаться подальше от них. От несчастных и бессильных.
По-кошачьи потянулась.
— Спокойной ночи, Надя.
— Спокойной ночи, Ольга Владимировна.
В одну руку госпожа Ярыжская взяла бутылку с коньяком, в другую — бокал и пошла из кухни. Медленно, элегантно.
Вверх.
А Щукина осталась внизу.
Аромат вареных языков становился все сильнее, будил ненужный в это время суток аппетит, раздражал.
Надя в сердцах зашвырнула тоненькую книжечку на полку для кастрюль. Против знаменитой Лины и ее стихов она ничего не имела, просто устала быть аутсайдером в этом мире. Побежденной среди таких же побежденных жизнью неудачников.
Вымыла чашечки из-под молока и розетки после меда, занялась соусами и мясом. Ей еще не приходилось кормить баронесс. Бывшая учительница нервничала и сама себя успокаивала:
— Алина сама виновата. Вела себя вызывающе. Парней провоцировала. А баронесса… Ну, и чем она страшнее проверки из облоно? Иностранка? Аристократка? Видали мы и почище!