Счастье — как мгновенно высыхающие чернила на кончике пера, счастье — как расцветший лишь на несколько дней нежный абрикос, счастье — как испаряющийся бриллиант росы утром жаркого дня, оно не может быть долговечным…
Да и было ли оно у них на самом-то деле — счастье? Что толкнуло их в быстротечные ненужные объятия? Только внезапное одиночество? Только желание обрести опору в стремительно меняющемся мире войн и революций? Только плотская страсть, удовлетворить которую можно с любым?
Вера вытерла слезы кончиками пальцев, прошлась по комнате, нашла в комоде носовой платочек, старательно высморкалась.
Вышла на балкон. Внизу серебристо-серо зеленели голубые ели, но ветер принес запах невидимых отсюда цветов абрикоса. Лучшая пора года, пора надежд и цветения…
А она наконец-то поймала свою выстраданную Жар-птицу — и плачет, глупая!
Вера глубоко, с облегчением вздохнула, улыбнулась и вернулась в комнату, к перу и чернильнице, к неоконченному радостному письму.
Опасности зеленого оазиса
Боря Тур еще раз побродил по городу туда-сюда, покрутился возле многочисленных торговых точек, но ничего интересного не увидел и не услышал. В отличие от Тюхи, он никогда не умел легко общаться с людьми. Тим более — с незнакомыми. А в тюрьме и совсем одичал.
Малоэтажные Барвинковцы живописно заполнили уютную долину вокруг узенькой речушки. Поодаль, на невысокой возвышенности, пристроились молокозавод, элеватор, мясокомбинат, пекарня, фирма, занимающаяся розливом местных столовых вод. На противоположном от краснокирпичных промышленных построек холме, с другой стороны городка, виднелся серый старинный дом, украшенный островерхой башенкой. Несколько высоких елей и сосновые заросли роскошно зеленели вокруг него.
Борис осмотрел местный «белый дом» — типичное прямоугольно-кубическое творение «застойных» лет, приземистый Дом культуры с облупившимися белыми колоннами и уцелевшим еще бюстом Ленина, стоявшим посреди клумбы, используемой вместо мусорной урны; прошелся по привокзальному рынку, убого разложившему товары на старых раскладушках, деревянных столиках, а то и прямо на разостланных на обочине одеялах; немного постоял возле памятника жертвам голодомора и репрессий. Был он довольно скромным, неброским: склоненная изможденная женщина в платке, похоже, из бронзы, и несколько больших каменных плит, полированных и густо усеянных позолоченными фамилиями. А впереди — камень поменьше, на котором большими буквами высечено имя благодетеля, пожертвовавшего на памятник средства, Кирилла Ивановича Ярыжского, директора, почетного президента и т. п…