«Каждый полет над городом был для него как библейская кара… Каждая бомба рвала ему сердце, каждая бомба, падавшая с его самолета на улицы, по которым ходила его жена, на площади, где могли играть его дети, рвала ему сердце».
Писатель завязывает сюжет в тугой узел: мы знакомимся и с дочерями Сиснероса. Мать их убита во время бомбежки, старшая девочка в тринадцать лет становится проституткой и тоже гибнет во время воздушного налета — не отец ли обрушил на них смерть? Сцена этой гибели описана с суровым, почти жестоким реализмом — автор сдержан, но не приукрашивает и не смягчает ужаса происходившего. Оставшуюся без семьи младшую девочку берет на воспитание Хайн Зоммерванд. А по ту сторону фронта лейтенант Бертрам оказывается очевидцем расстрела Сиснероса: у капитана нашли письмо о гибели в Мадриде его семьи и заподозрили в измене.
Мгновения расстрела становятся для Сиснероса мгновениями истины, мгновениями трагического, но очистительного прозрения. «Он стал свободным. Он осознал, что все стоявшие перед ним — враги», убийцы его ребенка, враги его народа.
В этом переплетении судеб нет авторского произвола или натяжки: такова была суровая реальность гражданской войны, когда линия фронта разделяла членов одной семьи, представителей одного народа. Так столкнулись лицом к лицу на испанской земле и два немца: антифашист, комиссар интербригады Хайн Зоммерванд и фашистский летчик лейтенант Бертрам, оставшийся в живых после всех переделок и во многих смертях повинный, — он тоже бомбил Мадрид и Гернику. Извращенные отношения с Хартенеком продолжаются и в Испании: зловещий фашист появляется и здесь — не удается ускользнуть из-под его тлетворной власти.
И вот финал: самолет Бертрама сбивают над республиканскими позициями, он прыгает с парашютом, и Хартенек, недавний друг, любитель высокопарных словес, хладнокровно стреляет в него из пулемета, словно в беззащитную мишень, — приземление на территории противника приравнивалось к дезертирству.
«В эти мгновения крайнего отчаяния в его воспаленном мозгу мелькнула мысль, что это падение из облаков на землю было падением из царства лжи в царство правды», —
пишет о Бертраме автор. Сказано, может быть, несколько декларативно, «в лоб», но читатель чувствовал, что в Бертраме исподволь давно уже назревала перемена — недаром именно за ним писатель следил с вниманием особо пристальным. Теперь он лишь обрел способность сформулировать многое как никогда четко:
«С ужасом он понял, что сопротивление Хартенеку, на которое у него никогда не хватало внутренних сил, предполагало и сопротивление многому другому, предполагало мятеж против той силы, которая породила Хартенека, против «новой немецкой знати», против «класса господ», к которому хотел принадлежать и сам Бертрам».