Все было напрасно. Эйлмунд знал шерифа далеко не так хорошо, как Кадфаэль. Лесничий отрицательно покачал головой. Шериф он и есть шериф, слуга закона, а длань закона тяжела, особенно для бедного безземельного крестьянина.
— Я знаю, Хью человек здравомыслящий и честный, — согласился Эйлмунд. — Но я не доверю жизнь этого парня ни одному из слуг короля. Нет, Кадфаэль! Оставь все как есть, никому ничего не рассказывай, покуда Босье-сын не уберется восвояси.
Короче говоря, все трое были против. Кадфаэль сделал все возможное, пытаясь растолковать, что им самим будет спокойнее знать, что Гиацинта больше не ищут, что все обвинения с него сняты, что у шерифа освободились люди и он может направить их на поиски настоящего убийцы Дрого Босье, а также на поиски пропавшего Ричарда и еще разок прочесать лес, где пропал мальчик. Но эти трое предъявили Кадфаэлю свои доводы и твердо стояли на своем.
— Если ты все расскажешь шерифу и если даже он поверит тебе, то Босье-то все равно остается, — настаивал Эйлмунд. — Старый грум доложит Эймеру о том, что их беглый виллан прячется где-то в этих лесах. И убийца Гиацинт или нет, даст Эймеру шериф своих людей или нет, Эймер продолжит поиски, да еще и с собаками. Нет уж, никому ничего не говори. Подожди, пока Босье уедет. А там уж мы и сами разберемся. Обещай, что так и сделаешь! Обещай молчать!
Что тут было делать? Кадфаэль сдался. Люди доверились ему, и он никак не мог обмануть их доверие. Кадфаэль глубоко вздохнул и пообещал молчать.
Было уже совсем поздно, когда он наконец встал и отправился обратно в обитель по ночной дороге. А ведь он давал обещание и Хью Берингару, тогда не представляя еще себе, как трудно будет выполнить его. Кадфаэль обещал шерифу, мол, если что-нибудь узнает, то Хью услышит это раньше кого-либо другого. В такой формулировке изощренный ум нашел бы для себя лазейку, однако смысл слов, сказанных тогда монахом, едва ли допускал какую-либо двусмысленность. И теперь Кадфаэлю приходилось нарушать свое слово. Во всяком случае до тех пор, покуда Эймер Босье не сдастся и, подсчитав свои расходы на поиски беглого виллана, не сочтет их чрезмерными, покуда не примет решение вернуться домой и окунуться в радостные заботы, связанные со свалившимся на голову наследством.
Кадфаэль уже покидал дом лесничего, когда у него мелькнула одна мысль, и он обернулся, дабы задать Гиацинту последний вопрос.
— А как же Кутред? — спросил он. — Ведь вы жили вместе. Принимал ли он участие во всех безобразиях, учиненных в Эйтонском лесу?
Гиацинт угрюмо посмотрел на монаха, его желтоватые глаза были широко раскрыты от удивления.