Зело мешала Анапа, пока была под турками, военному флоту России.
Зело мешала купцам российским и малоросским. А Одессе, быстро богатевшей, более всех. Опасность встретить «султана» в море и оказаться на всю жизнь гребцом, прикованным цепью к галере, была ежечасной. Но купец на то и купец - не рискнет, не продаст.
Боялись турок одесские купцы.
Боялись, и от боязни смелели.
Хаживали под охраной военных и к берегам Румелии, и к Батуму, и к Поти. А при сшибке с турками в море лезли в рукопашную, дрались не хуже матросов из абордажных команд.
Пока турки имели крепость так близко - завтрашнего дня не угадаешь.
Четыре века - начиная с XIV - Османская империя называла Черное море «Геркели-гей», «Внутренним озером». Оно и было для турок таковым. Швартовались турецкие корабли в любой точке побережья, как у причалов Стамбула, или Бабалы, или Пендераклии. Падет Анапа - конец Внутреннему озеру. Здравствуй совсем другое водное пространство: ЧЕРНОЕ МОРЕ, столько же принадлежащее Порте, сколько и России.
Султан Махмуд II - политик хитрый и правитель с умом аналитического склада - имел несчастье встать во главе Османской империи не в ее Золотой век, а в период распада, развала. Под ударами бунтующих алжирцев, греков, хорватов, черногорцев, сербов империя распадалась. Время членило ее, словно это была не империя, а апельсин, который так легко разделить на дольки.
Россия поддерживала христиан.
Султан Махмуд понимал: запоздала Порта с реформами. У России был Петр I, создавший регулярную армию и регулярный флот. Турция 1828 года что Россия времен Ивана III или даже царя Алексея Михайловича. Нет, даже брат Селим понимал, в чем причина горьких поражений Порты: мир переменился. Янычары - Европа брезгливо называла их полчища бандами - хороши были для грабежей былых веков. Их время прошло. Брат Селим попытался разогнать янычар. Но брат Селим - не Петр. Был убит в своих же дворцовых покоях.
С заговорщиков полетели головы.
Махмуд продолжал дело брата, реформы.
… Ветер дул ровный, свежий. Лето никак не входило в свои права.
«Соперник», радуясь хорошему ветру, шел на Суджук-Кале под марселями в один риф, под фоком и гротом. Казарский стоял на шканцах. Думал и о Турции, теряющей силу, но все еще очень опасной. И о делах своих, куда более остро ранящих.
Ну кто еще, если не главный шкипер за этим переводом брига в Дунайскую флотилию?
Он! Конечно, он!
Хитрый человек. Настырный. Медведь-шатун. Обозлится - все берегись.
Да и поведение шкипера вдруг переменилось. Сколько времени в упор не видел лейтенанта. А намедни вдруг прозрел. Нет, не подобрел, нет. Даже напротив. Встречая в порту, смотрит с ненавистью. Увидит, - и ему аж сведет губы. Словно шкипер лимон надкусил.