– Я познакомился с ним, когда работал в Тихуане. – Оуэн немного помолчал. – Энрике был сиротой и жил в приюте, в котором мы работали.
– Что с ним случилось?
– Утонул.
Мои руки задрожали так сильно, что я вынуждена была поставить свой бокал на полку.
– Как это произошло?
Оуэн некоторое время переводил взгляд с меня на фотографию и обратно и наконец уставился на бокал, который держал в руке. Свободную руку он сжал в кулак и прижал к губам, как делал всегда, когда бывал чем-то расстроен или не знал, как выразить свои чувства.
– Это случилось из-за меня, – проговорил он наконец. – Я недоглядел.
Я невольно ахнула. У меня в голове не укладывалось, как Оуэн может быть виноват в чьей-то смерти.
– Я давно ни с кем о нем не разговаривал, – добавил Оуэн после довольно продолжительной паузы, но я не сомневалась, что он каждый день думал о мальчике.
Отступив к кофейному столику, Оуэн тяжело опустился на край столешницы.
– Бригада, где я проходил практику, строила для детского приюта новый корпус, – проговорил он. – Днем мы работали, но по праздникам, по выходным и даже иногда по вечерам многие из нас общались с детьми. Мы играли с ними в парке в баскетбол, организовали для них что-то вроде мастерской и так далее… Ну и, конечно, мы часто ходили с ними на пляж. – Оуэн прервался, чтобы сделать из своего бокала большой глоток. Выглядел он как человек, который пытается набраться решимости перед серьезным испытанием.
Я не выдержала и, сделав крохотный шажок, села на столик рядом с ним – рядом, но не вплотную, а на расстоянии нескольких дюймов. Мне хотелось дать Оуэну побольше пространства, в котором, как мне казалось, он сейчас остро нуждался. Оуэн между тем принял свою обычную позу – оперся локтями на согнутые ноги, свесив кисти между коленями, и, слегка повернув голову, взглянул на меня. В его глазах было столько боли и столько ненависти к самому себе, что я чуть не вскрикнула. На мгновение мне даже показалось, будто я смотрю на себя в зеркало – точно такое же выражение я не раз видела на своем собственном лице, и это не могло не вызвать во мне приступа острого сочувствия и жалости к нам обоим.
– Я не знаю точно, что пришлось пережить Энрике, но его биологический отец очень плохо с ним обращался, поэтому прошло очень много времени, прежде чем он начал мне доверять…
– А ты, в свою очередь, привязался к нему, верно?
Оуэн кивнул.
– Я полюбил Энрике, как родного сына. И даже хотел усыновить его официально.
И снова мне захотелось утешить Оуэна, но я ограничилась тем, что положила руку на его колено. Некоторое время мы оба молчали, глядя в огонь камина. Оранжевое пламя плясало по аккуратно уложенным поленьям, и я почувствовала, как мои джинсы ниже колен начинают нагреваться.