Я села на пол у стены, телефон рядом положила и глаза закрыла. Вывезти? Зачем? Куда? Мне уже на все наплевать. Он просто этого не понимает. Ему страшно… и мне страшно.
— Открой дверь, сука.
Я продолжаю смеяться, а по щекам слезы катятся. Просто уже ничего не имеет значения. НИЧЕГО. Какая разница, что вот оно, мое оправдание, у меня в руках, какая разница, если Макс меня предал?
— Испугался, Фима? Смерти испугался? Умирать не больно… жить больно… очень больно, — глаза закрыла, тяжело дыша.
— Я тебя закопаю. Ты сдохнешь вместе со мной. Я тебя за собой потяну.
— Фима, что там у тебя? — голос одного из охранников.
— Сотовый стянула и закрылась. Бакиту звонила. Набирай Макса.
Шаги отдалялись, а я снова в окно на небо смотрю — все еще ни одной звезды. Их больше и не будет. Мои звезды закончились. Макс их зажег, он же их и погасил.
Больше ко мне никто не приходил, а я часами смотрела на это небо.
Смотрела, как все погружается во мрак, утопает в щупальцах черного марева. Ни звезды, ни лунного света, только фонари. Тогда я думала, что умерла и это тоже забавно потому что я была еще жива. Настолько жива, что я чувствовала каждый удар своего сердца. Потому что билось больно.
К дому снова подъехала машина, но я не пошевелилась… хотя я уже точно знала, кто приехал.
У меня начали дрожать колени. Сильно дрожать. От звука его голоса. Он отдал приказ всем убираться вон, а я продолжала смотреть на проклятое небо. Больше не возникало вопросов о его решении. Надежда умерла еще несколько часов назад. Да и мне уже не хотелось ничего. Я уже не прощу… и не хочу прощать. Это и правда конец.
Слышала его шаги по лестнице. Очень быстрые. Вышиб дверь с ноги и остановился на пороге, отыскивая меня безумным взглядом. Нашел и замер на какие-то минуты, растянувшиеся на столетия.
Когда он сделал шаг ко мне — все же стало страшно. Страшно и очень холодно. Так холодно, что изо рта вырывался пар. Я задрожала, обхватывая себя руками… Его взгляд… Пустой. Жуткий. Как сама смерть. Мертвый взгляд. На очень бледном лице. Настолько бледном, что отдавал синевой из-за щетины и темных кругов под глазами.
Но где-то внутри все же почувствовала всплеск радости… Ненормальный. Едва уловимый. Словно я пересохла и вдруг стала глотками пить его присутствие. Как и всегда, когда видела его после разлуки. Только сейчас смотрю, и все разрывается внутри, разламывается, распадается на части. Я уже там, на дне пропасти. Резко завыл ветер, и я вздрогнула.
В его руке хлыст. Почти такой же, как был у Бакита, и сжимает он его с такой силой, что мне кажется, я слышу, как хрустят кости.