Это не жизнь.
Я нащупала пакетик с таблетками.
В нашем боксе все выглядело коричневым: коричневый на коричневом. Выделялись лишь белые простыни, большая часть которых уже приобрела желтый оттенок. Никаких книг, постеров или картинок. Только мы.
Скорчившись в позе эмбриона, я уткнулась лицом в простыню и вдохнула знакомый запах отбеливателя, пота и еще чего-то крайне обыденного. В разговор наверху я старалась не вслушиваться.
И все-таки, мне кажется, какая-то часть личности оставалась настороже, отчаянно надеясь выяснить, что конкретно произошло с Сэм. Дело сделано. Саманта ушла, а я осталась здесь, изводить себя обвинениями. Лучшим выходом было бы исчезнуть, даже если доктор Бегби меня разыграла. Возможно, никто не собирался от меня избавляться, однако нас с Сэм уже не соединить. Вряд ли они станут задавать вопросы или наказывать Саманту за помощь беглянке. Хотя, если бы мы остались подругами, ситуация могла обернуться по-другому. В Термонде было свыше трех тысяч оранжевых, а теперь не исключено, что я осталась одна на весь белый свет. Или одна из двух, если мальчик в лазарете тоже оранжевый. Осталось совсем немного времени, чтобы выяснить правду.
Я представляла опасность и знала, как здесь поступают с опасными личностями.
День в лагере проходил как обычно. Нас позвали в столовую на обед, а потом в душевые, чтобы помыться перед отходом ко сну. Свет за окном потускнел, близилась ночь.
– Так, котятки, – раздался голос Эшли. – До выключения света десять минут. Чья сейчас очередь?
– Моя. Можно я продолжу с того места, где мы остановились? – Рейчел находилась в противоположном конце бокса, но писклявый голос звучал отчетливо.
Я представила себе ее выпученные глаза.
– Да, Рэйчел. Разве мы когда-то делали по-другому?
– Ну ладно… в общем… принцесса… Она сидела в башне и все еще грустила.
– Детка, – вклинилась Эшли, – либо ты сейчас же придумаешь что-нибудь пикантное, либо я надеру твою скучную задницу и слово перейдет кому-то другому.
– Ладно, – пискнула Рэйчел. Я выпрямилась, пытаясь разглядеть ее сквозь ряды коек. – Принцессу терзала жуткая боль – ужасная, ужасная боль…
– О боже! – воскликнула Эшли. – Следующий?
Мэйси попыталась подхватить оборванную нить повествования:
– Когда принцессу заперли в башне, она не могла думать ни о чем, кроме принца.
Конец истории я пропустила: слушать, когда веки наливаются свинцом, очень тяжело.
Если я и буду когда-нибудь с сожалением вспоминать о чем-то, что касается Термонда, так это об этом. Мгновения тишины, когда можно было говорить о запретных вещах.