Я решил внести изменения в свой план, чтобы предотвратить резкие колебания давления и пульса. Однако у каждого плюса есть и минус: лекарство, которое я собирался ввести, если решу, что сердце вот-вот откажет, приводит к возникновению очень неприятных галлюцинаций.
Джон, наконец, устроился на столе и лежал неподвижно, совершенно спокойный. Моя тревога немного улеглась, поскольку при отказывающем сердце такое спокойствие вряд ли было бы возможно. Дыхание было бы тяжелее из-за печени, давящей на легкие, и без того переполненные избытком крови. Да, я меньше тревожился, но бдительности не терял. (Встревоженный анестезиолог склонен принимать неверные решения). Я дал Джону лекарства, запланированные изначально, и он легко уснул под наркозом.
После того, как подготовка к процедуре завершилась, я отошел от стола, чтобы взглянуть на Джона, лежавшего под голубыми стерильными простынями. Отверстие размером около десяти сантиметров было оставлено справа в паху – оттуда открывался доступ к магистральным сосудам. Я видел только этот кусочек кожи; только он подтверждал, что мальчик действительно здесь. Единственной связью с Джоном оставался писк датчиков, показывающих его пульс и оксигенацию, да линии жизненных показателей на мониторах. В такой обстановке легко было забыть, что на столе не просто больное сердце – здесь решалась целая судьба.
Щипцы для биопсии, проволока несколько метров длиной, на кончике которой находятся крохотные чашечки, которые захватывают фрагмент сердечной ткани величиной не больше булавочной головки, прошли в бедренную вену Джона через иглу и катетер, установленный в паху справа, и начали путь к сердцу. Там они извлекли несколько клеток сердца, подобравшись изнутри к правому желудочку, качающему кровь в легкие.
Инфильтрация лимфоцитами, некроз миоцитов, эндокардиальный фиброз. Микроскопическое исследование подтвердило причины сердечной недостаточности у Джона. Говоря простыми словами, его сердечная мышца воспалилась и отмирала, а на ее месте росла рубцовая ткань. Скорее всего, это произошло в результате вирусной инфекции, миокардита. Рубцовые клетки не пульсируют и не могут качать кровь.
Реакция родителей Джона на сообщение о результатах обследования была вполне предсказуемой: «Как это лечить?» «Трансплантацией сердца», – потрясенные, услышали они в ответ.
Всего пару недель назад Джон был обычным школьником, не беспокоился о здоровье и мечтал стать звездой баскетбола. Теперь он умирал.
С момента постановки диагноза Джон и его родители оказались на темной стороне медицины. Словно по законам какого-то извращенного биологического равновесия для того, чтобы Джон остался жив, кому-то надо было умереть. Жизнеспособный, неповрежденный орган, пригодный для трансплантации, дает только быстрая гибель, вызывающая немедленную смерть мозга. А это практически всегда подразумевает насилие. Оптимисты усматривают в этом благоприятный оборот трагической ситуации – вместо двоих умерших одна спасенная жизнь. Тем не менее хирурги, извлекающие орган для трансплантации, и команда в госпитале, пересаживающая его другому пациенту, напоминают мне расхитителей могил из тьмы веков, которые, с лопатами в руках, промышляли ночью на кладбищах при свете масляных ламп. Разве что теперь тела вскрывают в стерильных условиях ярко освещенной операционной.