– Ну вот, я вас услышал. Мы делаем рентген. И во всем разберемся.
Такой поворот событий был весьма предсказуем. Я не удивился жалобе матери на то, что никто ее не слышит. Львиную долю работы педиатра составляют плановые осмотры здоровых детишек, сопли, простуды и прививки. И уж точно меня не удивило ее предчувствие, что с ребенком что-то не так. Матери всегда виднее. Скорее, я удивлялся собственной слепоте – до настоящего момента. Когда мать говорит, что проблема есть – это признанный факт, пока не доказано обратное. Именно так меня учили. И надо же было мне столько всего упустить! Все признаки и симптомы были налицо, но я не увидел картину в целом. Только в операционной все встало на свои места, жаль, поздновато.
Рентгеновский снимок, наконец, пришел, и я, потрясенный, держал его в руках. Конечно, что-то было не так – только совсем не то, что я предполагал. Никакой пневмонии. На снимке спереди казалось, что в груди у Джилл – баскетбольный мяч. Но это не было деформированное сердце. Рентгенолог в описании выразился уклончиво: рентгеноскопия грудной клетки выявила «новообразование».
За этим последовал еще один рентген, а за ним – бурная деятельность, в результате которой Джилл сначала оказалась в госпитале (изначально предполагалось, что она будет наблюдаться амбулаторно), а затем в палате интенсивной терапии. Анализ крови подтвердил, что Джилл очень, очень серьезно больна. У девочки был рак.
Скрытая болезнь заявила о себе, когда к вечеру у Джилл началось кровотечение в брюшную полость. У нее не хватало тромбоцитов, кровяных телец, отвечающих за свертываемость крови, и разрезы, сделанные при удалении грыжи, привели к массированному кровотечению.
После того как Джилл выписали из госпиталя, я потерял с ней связь. Я знал, что она проходит лечение и хорошо реагирует на него, но лично девочку не видел.
Полтора года спустя, переговариваясь с коллегой у дверей в отделение, я заметил пожилую женщину, стоявшую на другом конце холла, которая очень пристально на меня смотрела. Потом она на минуту куда-то отошла и вернулась с женщиной помоложе, катившей знакомую коляску. Прежде чем я сообразил, кто они такие, до меня долетели слова пожилой дамы: «Вон он, тот доктор, который спас Джилл жизнь». Казалось, можно было гордиться такой оценкой, но я по-прежнему сомневался. Тем не менее главным на тот момент оставалось то, что Джилл успешно вылечилась от рака. Она была здорова и выглядела восхитительно.
Если бы я вовремя все вспомнил, если бы действовал, как обычно – осталась бы Джилл в живых? Вот она, суть моей дилеммы. Я взялся за дело без проверки, положил ребенка на операционный стол, и не поставил свой диагноз, пускай и пугающий: отсутствие признаков дыхания в левом легком. Если бы я перепроверил сведения ассистента и сам прослушал легкие перед операцией, то ее пришлось бы отменить, а Джилл вернулась бы назад, к своему педиатру, который однажды уже просмотрел проблему и не прислушался к словам матери.