Он был лишен многого. Избегая расспросов, не носил наград. Боясь разоткровенничаться, не заводил друзей. В семье отношения были вежливо-холодные, скорее напоминающие служебные. За всю свою жизнь он не позволил себе расслабиться. Подозрительность и страх съедали его.
Единственной отдушиной была работа.
Может быть, если бы не Вена, дотянул бы он свои оставшиеся лет десять? Нет, его все равно бы нашли…
После Вены он четко понял всю зыбкость и ненадежность своей жизни и резко изменил ее. Перестал заниматься наукой, бросился, как в омут, в отношения с Мариной, стал весел, прост и общителен. Им овладело чувство горячечного веселья, которое обычно наступает перед большой катастрофой.
Приехал в Пицунду, встретил Марину у входа в пансионат, она возвращалась с пляжа. Лунев посмотрел на нее и еще раз подивился, как она хороша. Они обедали, гуляли. Ночью Лунев проснулся от шума моря, поднялся, сел в кресло, посмотрел на разбросанные по подушке каштановые волосы Марины и вдруг понял, что из всех своих шестидесяти четырех лет он жил нормально до встречи с Рискевичем в Гродно и один сегодняшний день. Утром в аэропорту Марина спросила:
— Ты зачем прилетел, Боря?
— Хотел тебя увидеть.
— Ты говоришь правду?
— Да.
— Когда ты вернешься из Софии?
— Не знаю. Я тебе позвоню.
— Что-нибудь случилось, Боря?
— Я люблю тебя.
Марина долго смотрела вслед поднявшемуся самолету, потом пошла к такси. Рядом с шофером стоял молодой парень. Он пошел ей навстречу.
— Марина Викторовна Беляева?
— Да.
Он ей представился.
А Луневым вновь овладело чувство апатии. Оно было как болезнь, которая вошла в него внезапно, отняв душевные силы без остатка.
Весь день перед отлетом он жил и действовал как автомат. Иногда ему казалось, что это вовсе не он получает паспорт и командировочные, собирает вещи в маленький чемодан, пьет снотворное и ложится спать.
Это же чувство апатии подавило в нем необходимость ехать на дачу и уничтожить документы, лежащие в тайнике. «Зачем?» — думал он. Послезавтра его уже никто не достанет.
Он начал вновь ощущать себя, только выйдя из гостиницы «София», услышав шум чужого города, увидев разноцветные тенты уличных кафе, почувствовав под ногами плотную брусчатку софийского тротуара. И сразу все сомнения и страхи оставили его. Какой же он был дурак! Вместо того чтобы самому давно уехать в любую загранкомандировку и остаться на Западе, он переживал, мучился, казнил себя столько лет! Надо жить просто, жить и ни о чем не думать.
Придя к этому немудреному выводу, Лунев пошел в бар, выпил кофе с коньяком, закурил любимый «Данхилл» и отправился на контрольную явку.