Только через полчаса, усевшись в кресло и удобно откинувшись, Кондрашов понял, что путешествие началось.
Он не думал о том, что должен сделать в Амстердаме, не думал о возможной опасности. Он чувствовал себя беспечным путешественником, решившим на недельку слетать в Европу.
Но все же годами выработанное чувство осторожности заставило его после взлета пойти в туалет и переложить паспорт и пачку долларов в потайной карман куртки.
Он проснулся от непрерывного звука. Сквозь открытое окно доносилась щемящая, печальная музыка. Мелодия была странной, певучей и томной. Словно невидимый музыкант не играл, а выдыхал.
Тарасов встал, подошел к окну. Напротив, у маленькой пивницы, пожилой цыган играл на шарманке. Он крутил ручку, и старый, видавший виды музыкальный ящик нежно грустил, вспоминая об утраченном счастье.
Тарасов стоял у окна и слушал музыку другой жизни, незнакомой и неожиданной.
Все, что было в этой квартире, — чужое. Не он покупал эту мебель, гобелены, паласы, картины. До него через эту квартиру прошли самые разные люди, оставляя, несмотря на усилия прислуги, свои хамские следы.
Квартиру эту Борис Васильевич Китаин приобрел якобы для своей фирмы. У него был еще особняк в районе Голешевечки, но там жил только он и его семейство, когда приезжали в Прагу.
Шарманка смолкла, и сразу же разрушился иллюзорный мир. И улица за окном стала обыденно деловой.
Тарасов посмотрел на часы и взял трубку телефона. Номер он помнил наизусть, он никогда не пользовался записной книжкой, так странно устроена была его память, хранившая в себе сотни номеров. В ней, в каких-то потаенных уголках осели телефонные номера юношеских приятелей и первых несмелых романов.
Он набрал номер и ждал, пока ему ответят. На том конце провода явно не торопились. Наконец раздался хриплый, севший со сна голос:
— Алло.
— Николай?
— Я.
— Это Тарасов.
— Слушаю, Алексей Владимирович. — Голос невидимого собеседника немедленно приобрел утраченную звучность и соответствующее почтение.
— Вы в курсе проблем?
— Конечно, Алексей Владимирович. У меня все готово.
— Необходимо увидеться.
— Как скажете. Где бы вы хотели?
— Я плохо знаю город.
— Если вы на квартире, то через час я заеду. Но могу и раньше.
— Через час устроит вполне.
Тарасов принял душ, побрился и пошел на кухню варить кофе.
Он сидел за чужим, покрытым пятнами столом, пил кофе и думал о том, что старый институтский дружок Сереженька Никольский здорово нагадил ему.
Упершийся, тупой мент разрушил все то, что таким трудом создавал Тарасов. Рухнули еще не достроенные стены его крепости. А как хорошо все начиналось. Ах, перестройка, перестройка! Сладкое, немыслимое время, когда деньги можно было делать из воздуха. Основу своего капитала он заложил на гуманитарной помощи.