Он указал полусогнутой ладонью на стул.
— Садитесь, пожалуйста.
— Да нет, — замялся я, — спасибо. Постою.
— Садитесь, — сказал он настойчиво. И сощурился — собрал у глаз лучистые морщинки. — Или, может быть, вам уж так сидеть надоело, что и думать об этом тошно? Ничего, не стесняйтесь. Я все понимаю.
И потом — когда я уселся:
— В Ермакове, если я не ошибаюсь, находится управление 503-й стройки…
— Ну, в Ермакове не только управление, — пожал я плечами, — не только. Поселок огромный, жителей много. К лагерной стройке имеют отношение далеко не все.
— Но вы-то ведь имели? — Крошечные белесые глазки его уперлись в меня — обшарили с головы до ног и прикрылись бровями. — Были именно там, ведь так?
Вот этого вопроса я боялся больше всего. Мне вовсе не хотелось представать перед писателями в качестве бывшего зэка. Черт возьми, — подумал я тоскливо, — неужто он все знает? Ах, как это некстати. Но откуда он мог узнать? Каким образом? Или просто — догадывается? Машинально — досадливым жестом — провел я ладонью по голове. И тотчас отдернул руку. Голова была колючая, коротко стриженная, типично арестантская; я совсем забыл об этом!
Ну конечно, понял я, конечно. Любой дурак догадается. Из Ермакова, да еще с такой прической — кем же я могу быть?!
После короткого молчания я сказал — с трудно сдерживаемым вздохом:
— В общем, да. Как вы правильно подметили, я оттуда. Со стройки. Но теперь все кончено, я освобожден, начинаю новую жизнь и хочу всерьез заняться литературой.
— Что ж, намерения ваши похвальны, — проговорил он рассеянно, вертя в пальцах карандаш, постукивая им о край стола. — Похвальны. Но это, так сказать, — в перспективе. А конкретно, что вы намерены делать? Чем заняться? Где жить? — Он подался ко мне — простер руку. — У вас, вероятно, имеется при себе какой-нибудь документ, справка об освобождении…
Я почувствовал внезапное раздражение. И, глуша его, сдерживаясь, изобразил на лице своем небрежную светскую улыбочку:
— Справочка имеется — как же иначе! Но вы… пардон… вы кем же тут работаете?
— Ответственным секретарем отделения, — сказал он, озаряясь ответной улыбкой. — Мое имя — Сергей Сартаков!
Я был искренне удивлен: писателей я представлял себе иначе! Творческая работа никак — в моем воображении — не сочеталась, не увязывалась с подобным обликом.
— Сергей Сартаков, — пробормотал я, — ну, как же, как же! Знаю. Читал. Так вот вы какой…
— Где же вы меня читали, — поинтересовался он, — там, на севере?
— Там.
— А где вы, кстати, были — на каком участке? — спросил он, выказывая пугающую осведомленность. — На 18-м километре, под Игаркой, в самом Ермакове? — Простертая его рука по-прежнему лежала на столе — ладонью вверх. И, задав этот вопрос, он сложил пальцы щепотью — пошевелил ими выразительно: — Все-таки позвольте взглянуть…