Скоморохи же научили блатных ироническому притворству, лукавому лицедейству.
Наиболее отчетливо лицедейство это проявляется при столкновении с властями — в тех самых ситуациях, когда собеседники находятся по разные стороны стола…
Наука блатного скоморошества основана — так же, как и в Средние века, — на простом расчете: «плетью обуха не перешибешь». С полицейской силой (а сила эта мощна!) лучше всего бороться хитростью. Поэтому на допросах нельзя — по правилам игры — выглядеть героем; нет, наоборот! Ты должен быть ничтожным, смешным, исполненным угодливой суетливости… Если тебя спрашивают о чем-то — говори как можно больше (только — не правду!), называй любые имена (разумеется, за исключением истинных!), если же тебя начинают бить — падай, не дожидаясь второго удара. Вопи, закатывай глаза, размазывай по полу сопли и слезы, имитируй истерику и обморок, словом — играй!
Я знал эту науку неплохо; в былые годы она не раз меня выручала. Но сейчас я уже не мог, не в силах был вести старую игру. Я устал. Мне все надоело. Да к тому же и оснований для такой комедии теперь не было никаких…
— Вы — как бараны, — сказал я, — уперлись лбом в одно… И никак вас не своротишь… Где нож, да где нож? А откуда я знаю — где? Не знаю! Не имею ни малейшего понятия!
— Но все же, он — был? — стремительно спросил, подаваясь ко мне, Прудков. — Хранился? В ящике стола — ведь так?
— А какое это имеет значение? — проговорил я, ссутулясь, стиснув руки в коленях. — Его же ведь нету! И вообще, почему вы на этом так настаиваете? Откуда у вас, черт побери, уверенность, что он действительно — был, что все это — точно?
— Ну как же, — отозвался Прудков, — как же! — И, шевельнувшись в полумраке, поднял руку — потрогал усы. — Поступили сигналы… От человека, близко тебя знающего.
— Так вы, значит, вербуете школьниц, — горько усмехнулся я, — детей.
— Почему детей? — удивился Прудков. Он искренне удивился; я уловил это сразу. — Каких детей?
— Ну, вообще… А разве это — не в ваших правилах?
— Что ж, иногда бывает, — рассеянно пробормотал он, пригибаясь и шурша бумагами, — бывает… Почему бы и нет? Устами младенцев — как известно — зачастую глаголет истина… Но в данном случае у нас имеются другие, более веские показания.
Он с шумом захлопнул какую-то папку, отодвинул ее, откинулся в кресле.
— Более веские! Показания человека проверенного, партийного.
— Ага, ну теперь понятно, — сказал я, — речь идет, стало быть, о моем друге Ягудасе!
— А вот это уже не важно, — заявил капитан. — Кто бы он ни был, главное то, что он — достоин доверия… И знает о тебе все. Решительно все.