— Надеюсь, все идет своим чередом? Учеба тебе легко дается? — быстро спросил я.
Он кивнул — впрочем, без особой радости.
— Да, когда есть вдохновение.
— Хорошо! От вдохновения многое зависит. — Я протянул ему руку: — Садись же. Давай побеседуем по душам. Я так по тебе соскучился.
Но он не сдвинулся с места.
— Мне… мне надо идти.
— Всего несколько минут? — Я старался, чтобы голос мой звучал легко и непринужденно.
Он мотнул головой, отбросив челку, но на меня так и не посмотрел.
— Я должен заниматься.
Мне было приятно слышать, что он готовится к занятиям, и тем не менее — раз уж он пришел навестить меня — почему бы не уделить мне чуть больше времени?
— Мне просто хочется побыть рядом с тобой, — умолял я. — Всего минутку!
Он едва слышно вздохнул, но подошел ближе, присел на краешек кровати и протянул мне руку.
— Спасибо, — тихо сказал я.
Его рука была теплой и гладкой. От нее словно струился волшебный свет, она была мостиком, по которому до моего тела добралась здоровая кровь сына. Мне хотелось сидеть так вечно, но я уже видел в Эдмунде признаки его вечного беспокойства. Рука подергивалась, он заерзал и шаркнул ногами.
— Прости, отец. — Эдмунд резко поднялся.
— Ничего, — ответил я, — тебе не стоит извиняться. Я все понимаю. Тебе нужно заниматься — это ясно.
Он кивнул, не отрывая взгляда от двери. Ему хотелось поскорее покинуть меня, опять обречь на одиночество.
Он сделал несколько шагов, но потом вдруг остановился, будто вспомнив о чем-то, и повернулся ко мне:
— Послушай, отец… Когда у тебя вновь появится желание подняться с кровати?
Я сглотнул слюну. Эдмунд достоин честного ответа.
— Не в желании дело… Страсть, Эдмунд. Ее я утратил.
— Страсть? — Он поднял голову. Вероятно, это слово навело его на определенные мысли. — Значит, нужно вновь обрести ее, — поспешно проговорил он, — и позволить ей вести тебя дальше.
Я был не в силах сдержать улыбку. Такие высокие слова в устах беспокойного мальчика.
— Без страсти мы ничто, — сказал он с грустью, которой я никогда прежде не замечал в нем.
Не проронив больше ни слова, он вышел из комнаты. Я вслушивался в поскрипыванье досок под его ногами, а потом затихло и оно. Но, несмотря ни на что, мне казалось, что еще никогда раньше мы с ним не были так близки.
Рахм оказался прав: я пожертвовал страстью ради мирской суеты. И Рахма я потерял, потому что не проявлял страсти к своему занятию. Однако Эдмунд остался со мной, я по-прежнему мог доказать ему что-то, заставить его гордиться. Таким образом мы станем ближе друг другу. Я спасу честь семьи, и наша близость принесет плоды. Возможно, я даже вновь завоюю расположение профессора Рахма и нас станет трое: отец, сын и наставник.