И как бы жестоко это ни звучало, в нашем нынешнем положении мать стала бы лишним ртом.
Из осязаемых вещей, связанных с нею, осталась кровать. Из неосязаемых — клятва, которую я принесла, когда она умирала.
Всякий раз, когда я смотрела на горизонт; всякий раз, когда мне хотелось идти и идти, не оглядываясь, я слышала обещание, данное матери одиннадцать лет назад. «Обещай мне, что вы будете держаться вместе и что ты позаботишься о них». Я пообещала, даже не спросив, почему она попросила об этом меня, а не отца и старших дочерей. Увы, я тогда была слишком мала для подобных вопросов. Я не просто пообещала. Поклялась. А в нашем жалком мире смертных людей обещание — это все. Сам мир держался на обещании, которое пятьсот лет назад дали людям верховные правители народа фэ. В мире, где мы давно позабыли имена своих богов, обещание было законом, деньгами, связующей силой.
Иногда я ненавидела мать за то, что она взяла с меня столь тяжелое обещание. Возможно, мозг ее был затуманен лихорадкой и она сама не понимала, чего требует. Или наоборот, близящаяся смерть показала ей истинную природу ее мужа и старших дочерей.
Я положила дочиста облизанную вилку и вытянула усталые ноги. В очаге догорали последние поленья. Зато болтовня моих сестер после сытного ужина вспыхнула с новой силой. Как всегда, Неста упрекала односельчан за отсутствие хороших манер и неумение говорить учтивые слова. Потом им досталось за дурной вкус по части тканей. Странствующие торговцы сбывали им разную дрянь, а эти простаки и особенно простушки верили, будто покупают тончайший шелк и шифон. С тех пор как мы обеднели, прежние друзья отца и подруги моих сестер забыли о нашем существовании. И теперь сестры вели себя так, словно вынуждены довольствоваться второсортным обществом местных крестьянских парней.
Я глотала горячую воду из кружки — денег на чай у нас не было — и вполуха прислушивалась к словам Несты.
— И тогда я ему сказала: «Любезный сударь! Учитывая безразличие, с каким ты высказываешь свою просьбу, я ее, естественно, отклоню!» Знаешь, что́ мне на это ответил Тимас?
Неста обращалась к Элайне, внимавшей с раскрытым ртом. Отец, как всегда погруженный в туман воспоминаний, не прислушивался, а лишь благосклонно улыбался своей любимой Элайне. Единственной из дочерей, которая удостаивала его разговорами.
— Не о Тимасе ли Мандрэ речь? — перебила я Несту. — Помнится, он — средний сын здешнего дровосека.
Серо-голубые глаза Несты сощурились.
— О нем, — коротко ответила она и вновь повернулась к Элайне.
— И чего же он хочет? — спросила я и поглядела на отца.