Я уселась, открыла книгу и нашла место, где читала. Мне нравилось, что в этой книге много картинок. Судя по содержанию, она была детской и не такой уж большой. Но я с трудом одолела несколько страниц. Откуда в библиотеке Тамлина детские сказки? Может, их когда-то читали ему родители? А может, он заранее их купил, рассчитывая, что однажды и у него появятся дети? Мне-то какое дело? Я мало что поняла даже из детской книжки. И пахнет она противно: сладковатый запах старых, ветхих страниц. Мне не нравился их шелест, не нравилась грубая кожа переплета. Рядом лежал мой уродливый список непонятных слов. Забыв про время, потраченное на его составление, я смяла тонкий пергамент и бросила в мусорную корзину.
— Я так понимаю, что ты решила написать своим письмо. Если хочешь, могу помочь.
Тамлин появился неожиданно. Я не слышала, как он вошел, и сейчас резко повернулась, едва не свалившись со стула. В руках у Тамлина была стопка книг. Я густо покраснела, мне стало страшно: вдруг он догадается, что я задумала каким-то образом предупредить семью о возможной беде?
— Помочь? Или посмеяться над неграмотной смертной девчонкой?
Тамлин положил книги на стол. Я не могла прочитать даже названий на корешках.
— Почему я должен смеяться над твоим недостатком? Во-первых, ты в этом не виновата. А во-вторых, его можно исправить. Давай я тебе помогу. Считай это моей благодарностью за перевязанную руку.
Недостаток. Да, недостаток, и очень досадный в нынешних условиях.
Одно дело перевязать ему руку, забыв, что в нем таится хищник, умеющий разрушать и убивать. И совсем другое — признаться в своем почти полном невежестве. Часть меня по-прежнему оставалась маленькой девчонкой, которую забыли научить не только грамоте, но и многому другому, чему взрослые должны учить своих детей…
Трудно разглядеть что-либо на лице, больше половины которого скрыто маской. В его голосе я не уловила и намека на жалость.
— Я сама справлюсь.
— Думаешь, у меня нет других занятий, кроме поиска хитроумных способов поиздеваться над тобой?
Мне вспомнились едва заметные очертания наших земель на карте. Художник считал людей никчемностями. Сильно ли Тамлин от него отличался? Я не знала, как ответить. Слова, приходящие на ум, были далеко не вежливыми. Достаточно того, что я оказалась в пожизненном плену.
Не дождавшись ответа, Тамлин покачал головой и с упреком произнес:
— Ласэну ты позволяешь брать тебя на охоту и…
— Ласэн такой, какой есть, и не пытается казаться иным, — перебила я.
Говорила я тихо, но с нескрываемым раздражением.
— Как прикажешь понимать твои слова? — прорычал Тамлин.