Когда мы, например, встречались после работы, чтобы пропустить по паре стаканчиков, я могла шлепнуться рядом с ним на стул, заявить: «Не прерывай меня, если ты все это уже слышал, но…» — и пуститься в описание еще одной бессонной ночи, плаксивого воскресенья или унылого вечера, посвященного моим угрызениям совести. Дэниел ни разу не упрекнул меня в отсутствии свежего материала. Он не вскидывал руки, как полицейский, останавливающий движение, и не восклицал: «Стой, стой, Люси, по-моему, об этом мы уже говорили!»
А у него были на это все основания. Он слышал мою печальную историю миллион раз, бедняжка.
— Прости меня, Дэниел, — сказала я однажды вечером. — Мне бы тоже хотелось некоторого разнообразия в моих несчастьях. Я тебе, должно быть, страшно надоела.
— Ничего страшного, Люси, — улыбнулся он. — Я как рыба: у меня очень короткая память. Каждый раз я слушаю тебя как будто впервые.
— Ну, надеюсь, что так.
— Именно так, — бодро подтвердил он. — Давай расскажи мне еще раз о той воображаемой сделке, которую ты якобы заключила с отцом.
Я взглянула на него, чтобы понять, издевается он надо мной или нет. Мне показалось, что нет.
— Ладно, — сказала я и в который уже раз задумалась над тем, как поточнее выразить то, что я чувствовала. — Мне кажется, что я заключила с папой сделку.
— Какую сделку? — спросил Дэниел примерно с теми же интонациями, с которыми печальный клоун спрашивает у веселого: «А как это пахнет?» Из нас с Дэниелом получился бы отличный цирковой дуэт.
— Это все у меня в голове, — пояснила я, — но мне кажется, что я как будто сказала ему: «Да, папа, я знаю, что бросила тебя, но теперь я себя так ненавижу, что моя жизнь потеряла всякую прелесть, так что мы квиты». Ты понимаешь, о чем я, Дэниел?
— Я тебя очень хорошо понимаю, — заверил он в тысячный раз.
Я с удивлением осознала, как высоко я стала ценить Дэниела: во время всей моей эпопеи с переездом в родительский дом и обратно он проявил себя настоящим другом и очень помог мне.
— Ты хороший парень, — признала я, сделав небольшую паузу между своими обычными причитаниями.
— Да нет, я хороший только с тобой и только ради тебя, — улыбнулся он.
— Но все равно я не должна слишком зависеть от тебя, — торопливо добавила я. Эта фраза не звучала уже минут пять, и его улыбка начинала нервировать меня. Требовалось немедленно нейтрализовать ее. — Я сейчас переживаю эмоциональный кризис, как тебе известно.
— Да, Люси.
— Мне необходимо справиться с потерей отца, понимаешь ли.
— Да, Люси.
Я бы не возражала, если бы такая сумеречная жизнь продолжалась вечно, чтобы мне не нужно было по-настоящему общаться ни с кем, кроме моего психотерапевта — под которым я понимала Дэниела. Однако сам Дэниел решил, что с него хватит, чем потряс до основания мой безопасный мирок.