— Теперь ты должна рассказать нам о своем парне.
Шарлотта была только рада. Оказалось, что парня зовут Саймон, что он высокий, светловолосый, симпатичный, двадцати девяти лет, работает в рекламном бизнесе, водит шикарную машину, а на вечеринке не оставлял Шарлотту ни на секунду и обещал позвонить и пригласить ее на следующий день пообедать.
— И я знаю, что он позвонит, — закончила свой рассказ сияющая Шарлотта. — Почему-то я уверена, что у нас с ним все получится.
— Здорово! — искренне порадовалась я за нее и подвела итог дня. — Значит, сегодня вечер был удачен для каждой из нас.
После чего я вернулась в свою спальню и улеглась в кровать рядом с Гасом.
Гас по-прежнему сладко спал и по-прежнему выглядел ангельски. Но слова Дэниела огорчили меня — действительно, моей матери Гас не понравится. А точнее, она его возненавидит. Очарование вечера несколько потускнело. Удивительно, как мама может испортить все то хорошее, что у меня есть, — даже сама того не зная и на расстоянии.
Сколько себя помню, она всегда обладала этой способностью. Когда я была маленькой и папа приходил домой веселый, потому что он только что получил работу, или выиграл на скачках, или по другой причине, она всегда умудрялась испортить праздничное настроение. Папа заходил в кухню, сияя улыбкой, с пакетиком сладостей для нас и бутылкой в коричневой бумаге под мышкой. А мама, вместо того чтобы улыбнуться и спросить: «Что случилось, Джеймси? Что будем отмечать?», хмурилась и говорила что-то вроде: «О, Джеймси, ты же обещал, что это было в последний раз» или «О, Джеймси, опять ты за свое».
И хотя мне было всего шесть, восемь или десять лет, я чувствовала себя ужасно. Меня возмущала ее неблагодарность. Мне отчаянно хотелось показать папе, что я знаю, насколько отвратительно ведет себя мама, что я на его стороне. И не только потому, что сладости были редкими гостями в нашем доме. Я всем сердцем соглашалась с папой, когда он говорил: «Люси, твоя мать — унылая зануда».
Итак, когда папа садился за стол и наливал себе стакан бренди, я усаживалась рядом с ним, чтобы составить ему компанию, чтобы проявить солидарность, чтобы поддержать его радостный настрой — раз больше некому было это сделать.
Было здорово наблюдать за ним. Он пил, соблюдая некий порядок, в определенном ритме, и я находила в этом что-то успокаивающее.
Мама выражала свое неодобрение, стуча тарелками, звеня ложками, подметая пол и моя посуду. Время от времени папа пытался вовлечь ее в наше веселье. «Съешь конфетку, Конни», — говорил он.