– Ох, – Грек всплеснул руками, – ну извини, я не знаю ни одного великого девственника.
– Кант! – Я поднял руку, как ученик в классе. – Иммануил Кант! Он умер девственником!
Грек скептически посмотрел на меня:
– Откуда ты знаешь, ты свечку держал?
– «Нравственный закон внутри нас». – Оля улыбнулась. – А это может сработать, они ведь хотели, чтобы мы написали о нравственности и целомудрии, верно? Вот мы и напишем о Канте: «нравственный закон» и «целомудрие» – два в одном. Посвятим ему целый номер. Как тебе идея, Грек?
Грек любил только свои собственные идеи, все остальные не вызывали у него никакого энтузиазма. Вот и сейчас он равнодушно пожал плечами:
– Сойдет.
– Продано! – Оля щелкнула языком – блик! – И рецензии. – Она повернулась ко мне: – Нам нужно что-то в отдел книжных рецензий. Рецензии на книжки, в которых есть «нравственные» и «целомудренные» герои. Типа «Гордость и предубеждение» или, – как же ее? – Она щелкала пальцами, пытаясь вспомнить. – Грек, как называлась та книжка Сент-Бева про монашку?
– Не помню, – буркнул он.
Оля повернулась ко мне и вопросительно вскинула бровь.
– Я не читал Сент-Бева, – признался я.
– Так. – Она открыла ноутбук и стала гуглить. – Секундочку.
– Эй! А как насчет «Имени розы»? – спросил Грек. – Там же монахи. Они же типа целомудренные. Обеты и все такое. И еще там про убийства.
– Точно.
– У меня есть идея получше, – сказал я. Они посмотрели на меня. – Джон Ирвинг. «Правила дома сидра». Я давно хотел написать об этой книге. И еще есть хороший роман «Казус Кукоцкого» Людмилы Улицкой.
– Они про монахов и целомудрие?
– Почти. Они про аборты.
Повисла пауза. Грек и Оля переглянулись, Оля щелкнула языком – блик!
– Тоже неплохо.
* * *
Сейчас, ретроспективно, я понимаю, что это было чистой воды ребячество, и мы ходили по тонкому льду. Впрочем, нам не в чем было себя винить – мы отстаивали свои убеждения и учились обходить цензуру. Именно так и выглядели наши отношения с администрацией университета на протяжении всего обучения. Они спускали нам свои нелепые распоряжения, а мы выворачивали их наизнанку и делали все по-своему, за это нас по очереди вызывали к декану в кабинет для воспитательной беседы. Нам это нравилось.
Знаете, в каждом универе есть такие студенты – держатся в стороне ото всех, общаются только друг с другом и ведут себя так, словно обладают каким-то тайным знанием. Это были мы – я, Оля, и Грек. После занятий мы встречались в полуподвале типографии, среди ксероксов, нагретых непрерывной работой, под белыми люминесцентными лампами, – и до поздней ночи обсуждали содержание следующего номера. «Кактус» был нашим детищем, идей было много, мы с трудом успевали совмещать работу с учебой.