– Вы не понимаете. Они помогают мне. Они помогают мне думать и говорить. Без них я тупею.
* * *
Центры контроля проведения боли расположены на входе в спинной мозг и в тройничном нерве. Именно там толпятся синапсы, контролирующие поток болевых сигналов. Тончайшая настройка. По сути, это шлюз, и он всегда приоткрыт, – главная задача таких синапсов – не пропускать слабые болевые сигналы и по возможности гасить сильные. Именно на этот шлюз обычно воздействуют анальгетики вроде морфина – они перекрывают его; то есть, по сути, не пускают в мозг информацию о боли. Со всеми этими анальгетиками на основе опиоидов есть одна проблема (на самом деле проблем много, но одна – главная) – контролировать процесс невозможно (или – очень сложно). И если он запущен – и уже возникла зависимость – это значит, что троичный нерв больше неспособен адекватно оценивать болевые импульсы. Ведь наркотик делает это за него. И именно поэтому синдром отмены у морфинистов – штука особенно страшная и болезненная. Мама кричала так, словно ее облили кислотой – она бредила, задыхалась, пыталась разодрать себе горло ногтями. Мне было страшно смотреть на нее: глаза пустые, как будто мертвые, рот – дрожащая дуга боли. Нам даже пришлось связать ее ненадолго. Егор требовал вызвать врача – он больше не мог слышать ее вопли. А я – я знал, что если вызовем «скорую» и поместим маму в наркодиспансер, она никогда нам этого не простит. Сейчас я уже даже не могу понять, чего я добивался, что и кому я хотел доказать? Она ведь могла умереть там, у нас на руках, и все же я упрямо не желал везти ее в больницу, хотя на самом деле, как я сейчас понимаю, это мое нежелание могло очень плохо закончиться.
Сложнее всего было на третий день. Мы спали с ней в одной комнате, на раскладушках возле ее кровати, спали по очереди, чтобы всегда быть начеку. Ее трясло, знобило, она все время просилась в туалет.
– Конечно, ты можешь сходить, – говорил Егор. – Только дверь останется открытой, чтоб мы могли видеть тебя.
Нам приходилось несколько раз за ночь менять простыни в ее кровати, так обильно она потела. Несколько раз ее вырвало – два раза по пути к унитазу, один раз – прямо в постели.
– Я умираю, – бормотала она.
– Ты не умираешь, это обычный детокс. Ломка. Вот, выпей воды.
Она смотрела на меня снизу вверх – губы потрескались, глаза запали, под ними синяки, волосы растрепались, слиплись так, что видно седые непрокрашенные корни, пряди липли к щекам и лбу; я хотел поправить ее подушку, но она ударила меня по руке.
– Не трогай меня!