– Да, я слышал. Не кричи.
– А его форма – что это за цвет? Цвет больной печени.
И все же сделать они ничего не могли. Штрассер напугал их. Напугал так сильно, что какое-то время они даже боялись разговаривать друг с другом в его присутствии.
Потом была Олимпиада, и стало ясно – дальше будет только хуже. Отец из окна наблюдал за толпами идущих строем штурмовиков, за факельными шествиями и прочим войнобесием. Он боялся выходить на улицу, и ему было стыдно за этот страх.
– Видишь этих людей? – говорил он Андреасу. – Запомни их. И запомни вот что: люди, идущие строем, всегда идут не туда. Чаще всего строем не «идут», а уходят – от здравого смысла. Национальная идея – миф, обман, и очень удобный; ты просто вливаешься в толпу и чувствуешь себя частью чего-то большего. И в самом деле: зачем мозги, если есть национальность? Главный соблазн объединяющей идеи в том, что она не требует ничего, кроме покорности, но многое дает взамен – чувство неодиночества и безусловной правоты.
Люди в толпе все делят поровну, даже эмоции, – и в этом проблема. Если человек совершил подлость – ему стыдно. Если подлость совершили два человека – их стыд делится на двоих. Но если подлость совершают миллионы – это хуже всего: ведь разве можно почувствовать одну миллионную стыда?
Никогда не пытайся разделить стыд – ни свой, ни чужой.
Стыд неделим. Запомни это.
Отец снова выглянул в окно, руками вцепился в подоконник – еще чуть-чуть, и оторвет его, столько ненависти, столько стыда в его позе. А внизу – в ногу идут штурмовики.
Это так странно – из окна наблюдать за столкновением двух миров: в центре первого – личность, в центре второго – идея. В первом мире жизнь человека бесценна, во втором не стоит ни гроша. В первом мире любят ближних (родителей, детей, друзей), во втором – дальних (царя, пастора, национального лидера). В первом мире люди почитают конкретных личностей (писателей, ученых), во втором – абстрактных (Бога, вождя, традиционные ценности). В первом мире основа этики – свобода выбора, во втором – покорность. Такой вот парадокс: чем ближе к национальному единству, тем дальше от человека.
* * *
В школах ввели «расоведение», учительница, молодая, дебелая тетка с вечно напряженным лицом, ноздри раздуты, уголки рта всегда опущены, «она словно принюхивается и чувствует запах дерьма», – шутил кто-то из друзей Андреаса. На уроках она рассказывала детям, что арийские девушки должны иметь широкий таз для облегчения деторождения и сношаться только с арийцами, потому что у матки есть память, и если арийская девушка хоть раз «впустит в себя» неарийца – ее генофонд будет испорчен. Дети хихикали при словах «таз» и «сношаться», и тут же мальчик за первой партой получил указкой по голове. Он вскрикивает от боли и глотает вопль – сидит неподвижно и тихо, согнувшись, съежившись под взглядом учительницы.