— О боже, — простонала мама. — Так прямо на всю церковь?..
— Так и ославил нас, нечистый бы его взял.
Мать даже ахнула, заломила руки, услышав подобное богохульство из отцовских уст.
— Побойся бога, Иван. Кого ты клянешь? Дома больной ребенок, а ты такое сказанул про ксендза. Чай, он слуга божий…
— Слуга мазепинцев, а не божий. Это я, Катерина, точно знаю.
На следующий день, перед ужином, я выбрал время, чтобы записать эти несколько строчек в дневник.
Дома нелады. Мама не может простить отцу его непочтительных слов по адресу ксендза. Она уверена, маленький Петрусь потому и хворает, что отец не молится богу. А он говорит:
— Ничего-то ты не смыслишь, Каська. Бог богом, а политика политикой. Ксендз мстит мне за читальню. Я один из ее учредителей и не пущу туда мазепинского егомосця. Еще и добьюсь на перевыборах, чтобы учителя Станьчика, верного поповского прихвостня, выгнать из читальни. Его политика нам не нужна. Качковского общество, «Просвита» ли, как говорил Михайло Щерба, — все едино, лишь бы служило оно народу, правде, а не надувательству.
Должен признаться, я тоже, как и мама, не разбираюсь в этой политике. Кто такой Качковский, что за него так упорно держатся наши мужики? Почему ксендзу милее «Просвита», а крестьянам Качковский? В самом Саноке, между прочим, есть и «Просвита», и уездный филиал Качковского. Так у них там в праздники доходит до драки, — никак не могут разобраться, чья вера лучше, чья политика выше.
На отцово счастье, у Петруся к вечеру начал спадать жар. Маленький улыбнулся маме, а мама отцу.
А проповедь ксендза спугнула-таки хористов. Не пустили их родители ко мне. Кроме моих ближайших друзей, под грушу никто сегодня не пришел. Отец правду говорит, что этот долговязый поп забавляется политикой, а не служит господу богу.
11
Городской пароконный фиакр на мягких рессорах въехал на зигзагообразную главную улицу Синявы и остановился около молодицы, несшей в поле кошелку с обедом.
— Скажите, пожалуйста, — обратилась к ней сидевшая в фиакре молодая панночка, одетая в модное серое платье, — где здесь проживает профессор Юркович?
— Профессор Юркович? — переспросила молодица, ставя кошелку на землю. Вскинула изумленные глаза на панночку. Право же, такой красавицы она еще не видывала. Даже маляры из церкви, приезжавшие из Львова обновлять иконостас, не сумели написать святую деву Марию такой красоты. — Наш профессор, паненка, — начала нараспев молодица, — живет у вдовы Дарийки. Ее всяк на селе знает. Мужа ее присыпало в Гамерике, а она с сыном так и осталась, бедолага… — Затем молодица рассказала, куда свернуть извозчику и сколько дворов пропустить, чтобы увидеть деревянный журавель над колодцем. И еще ей не терпелось дознаться, кем доводится панночке профессор, братом или, может, женихом, да пока она набиралась смелости, извозчик взмахнул кнутом, и фаэтон покатился дальше, оставив молодицу с открытым было ртом и с неразгаданной для всего села загадкой.