— Пришло время помирать, Петро, — прохрипел он ссохшимися устами.
— Неправда, неправда, — закричал испуганно Василь. — Мама еще с утра поехала за доктором в город. А доктор, дедушка, не даст вам помереть!
Дядя Петро спросил у мальчика с укоризной — почему так поздно хватилась мама? Но когда Василь рассказал, что дедушка запретил маме звать и доктора, и священника, ему все стало ясно: отец хотел умереть, как жил, — сохраняя до конца бунтарский дух неповиновения, не желая ни от кого ни помощи, ни прощения.
Петро стоял у кровати и, понимая, что его вмешательство ничего не даст, смотрел, как менялось лицо отца, как угасал когда-то мягкий взгляд его глаз. Невольно вспомнилось время, когда отец жил надеждой на неприхотливое мужицкое счастье, когда верил в свои силы и готов был вступить в единоборство с панским самоуправством. О, тогда это был человек! Тогда, в пору светлых надежд, он, самостоятельный хозяин, верил еще, что солнце каждое утро и для него всходит! Да все прахом пошло. Не сбылись надежды. Догорал этот факел, угасали глаза, никогда не опускавшиеся под суровым взглядом пана. Ряд тяжких лет пытался глубоко уязвленный панской несправедливостью мужик утопить свою черную обиду в горилке, ничего не жалел ради нее — ни здоровья, ни земли, но обида острыми когтями впилась в его сердце…
Последняя искра сознания вспыхнула в отцовых глазах, шевельнулись потрескавшиеся от горячки губы, и, когда Петро наклонился к ним, старик чуть слышно прошептал:
— Катерине скажи, виноват я перед нею…
Словно откликнувшись на эти слова, со двора послышался невесткин голос. Петро и оба мальчика бросились к окну, увидели гнедого, запряженного в сани, на санях чужого человека, по самые уши закутанного теплым платком. Катерина, проваливаясь по колена в снег, подводила коня к навесу. Василь повернулся на одной ноге, крикнул радостно: «Доктора привезли!» — и внезапно умолк, увидев несколько прозрачных горошинок на дядиных щеках.
Потом все притихли, прислушиваясь к постукиванью щеколды и глухому топоту тяжелых ног в сенях. Открылась черная широкая дверь, Катерина пропустила в дом пожилого, по-городскому одетого человека, из-под клетчатого пледа выглядывала его подстриженная седая бородка. Весь день проискала Катерина по городу лекаря, обивала пороги уютных квартир, но только этот, должно быть самый старый, врач рискнул поехать в лютый мороз на село, к бедному мужику.
К сожалению, в его помощи здесь уже не было надобности.
5
После долгого молчания на первых порах нашей разлуки с отцом письма из Америки стали приходить все чаще и чаще. Иногда казалось, что нас с отцом не разделяет огромный Атлантический океан, что мы живем друг от друга совсем недалеко, что загадочная Америка, со своим президентом вместо императора, раскинулась за той вон синей горою, через леса которой не разрешает пройти лесничий помещика Новака. Не знаю, как на маму, а на меня отцовы письма производили такое же впечатление, как немного погодя, когда я попал в далекие украинские степи, стихи Шевченко и Ивана Франко, когда с каждым новым стихотворением открывались передо мной новые горизонты и новый мир, когда, взволнованный их красотою, я неделями находился в чудесном плену их настроений…