Она, вероятно, и не прилегла всю ночь, нажарила к завтраку котлет, напекла в духовке сдобных калачиков. Положила Ритке с собой.
А когда прощались в канцелярии училища, не заплакала, попросила только:
— Ты пиши. Если что понадобится. И вообще. А тридцатого я приеду.
Потом, когда Ритка осталась одна в узкой, пустоватой комнате изолятора, куда ее поместили на карантин, перед глазами еще долго стояло это новое, незнакомое лицо матери. Оно вроде бы даже похорошело в своей строгости, скорби.
Мысли о матери, ее поступки, все ее поведение сгладили немного мучительность первых часов пребывания в училище.
Только на второй день утром, поднявшись с постели, подошла к окну и увидела на нем решетку.
В тесных просветах ее, далекие, недоступные, стояли сосны. Все! Кончилась ее жизнь…
Билась о решетку головой и не чувствовала боли. В эту минуту в дверях лязгнул ключ, и грубоватый девичий голос произнес:
— Па-а-адъем!.. Прими завтрак, дорогая!
Как ни странно, неделя карантина прошла незаметно. Наверное, потому что она все время спала, спала, спала. Дежурные, приносившие ей из столовой еду, удивлялись:
— Ну, и соня же ты!.. На пожарника сдаешь, что ли?
Подав судки с обедом или ужином, дежурные тут же исчезали. И вообще, не проявляли к ней никакого интереса. А она пыталась присмотреться к ним. С этими девчонками ей предстоит теперь жить и учиться. Что они за люди? Что заставило каждую из них пойти в это ПТУ? С виду девчонки как девчонки. Грубоватые только, разбитные.
И вот наступил день ее перевода в группу. Рослая девица в короткой юбке, — лицо у нее было туповатое, хмурое или казалось таким из-за обкромсанных, пестрых от многократной перекраски волос, — распахнула перед ней двери изолятора:
— Пожалте в свою разведенцию.
Это была Дворникова. Она дежурила за Телушечку-Богуславскую. Все это Ритка узнала позже, а пока, войдя вслед за Дворниковой в свою восьмую группу, принялась во все глаза рассматривать комнату. Ее обитатели были на занятиях в мастерской. Четырнадцать одинаково застланных коек; зеленые, в белых веселых ромашках стены, белые с зеленым драпировки на окнах. Ничего комната, довольно уютная, нарядная даже.
— Вот твоя койка, — показала Дворникова на первую кровать у самой двери. Добавила угрюмо:
— Новеньким всегда это место достается. Так положено. Оставь свои манатки и топай в канцелярию, там еще какие-то анкеты надо заполнить. Потом в душ.
Она так устала, вернувшись из душевой, что отвернула на своей койке край колючего одеяла, прилегла и… опять уснула. Это было какое-то наваждение, дома она никогда не спала так много.