Проснулась от шума, подняла голову с жестковатой подушки.
Был уже вечер. Под потолком горели две лампочки в белых плафонах, в комнате, по-видимому, собрались все ее обитатели.
На соседней койке, по левую руку, сбившись тесным кружком, оживленно обменивались анекдотами. С другой стороны, у ее изголовья, примеряли платье и обсуждали его достоинства. Еще подальше гадали на картах. Кое-кто, забравшись с ногами на постель, орудовал иголкой, кто-то вязал на спицах. И при этом все галдели, спорили, визжали, напевали, хохотали, старались перекричать друг друга.
На койке у окна шел пир. Расстелив поверх одеяла газету, девчонки разложили на ней снедь — курицу, соленые огурцы. Ели стоя и запивали фруктовым напитком прямо из бутылок. Одна из девчонок, гладкая, рослая, с прической взрослой женщины, очень похоже изображала пьяного, горланя во все горло: «Ох, бутылка моя, как болит голова! Не болит у того, кто не пьет ничего!»
На какое-то время ее голос, нетвердо выговаривающий слова, вырвался из общего гомона, но его тут же заглушил хохот с той койки, где гадали на картах.
Некоторые и в этой обстановке умудрялись читать и писать. Через койку слева красивая, уже совсем взрослая на вид брюнетка с роскошной косой старательно переписывала в тетрадь стихи из книги Эдуарда Асадова. Ритка еще днем приметила у нее под подушкой этот зачитанный томик. Еще одна девочка, — у этой волосы были заколоты кокетливым «хвостом», — оформляла стенгазету, расстелив ее на своей постели и стоя перед нею на коленях.
Накрыла голову подушкой, чтобы немного приглушить шум. Все, кто входил в комнату, считали своим долгом пощекотать ей пятки, хлопнуть по спине, так хватить по койке, что она сдвигалась с места.
Выпростала из-под подушки голову, села, достала из тумбочки взятую с собой книгу.
— Я тоже намаялась на этой кровати, — сочувственно сказала девочка с соседней койки справа, маленькая, щуплая. Она, кажется, единственная в группе перехватывала свои светлые недлинные волосы бантиками за ушами. Красные ленточки алели у нее на голове двумя огоньками. Белая кожа довольно милого лица усыпана золотыми конопатинками, нос тупой, пуговкой.
— Зойка, — назвала она себя. — Еще зовут Зайчонком. Шумно у нас? Это тебе сначала так, потом привыкнешь.
Когда ночная, так называли воспитательницу, дежурившую по ночам, погасила в группе свет, в комнате снова началось оживление: шушукаясь и пересмеиваясь, девчонки принялись перебегать от койки к койке, устраиваясь на одной по несколько человек, пошептаться перед сном. Зойка спросила сначала: