Именно эти последние чувства и пришлось испытать Сергею, когда он увидел в одной из иностранных газет пространную статью бывшего студента Вершильского о венгерских событиях. С желчной, почти зоологической ненавистью обывателя, прикрываясь трескучими фразами о демократических свободах и традициях, набрасывался тот на все, что называлось социалистическим. Он цинично сожалел, что ему не пришлось быть в боях на улицах Будапешта. Он обзывал своих соотечественников мюнхенцами за то, что последние не выступили с оружием в руках на стороне венгерских белогвардейцев. Он, захлебываясь, восхвалял мятежников, в том числе и какого-то престарелого русского, который, не считаясь с годами, тоже взялся за оружие. По неизвестным соображениям автора умалчивалась фамилия матерого отщепенца. Гадать здесь нет смысла. Но кто знает, может, это и был воскресший из мертвых Виктор Олишев, которому все-таки удалось осенью сорок первого года перейти линию фронта, вернуться в свою саперную роту и тем самым скрыться от правосудия. И, может, именно от его пули и погиб так долго искавший с ним встречи Миша Держак…
Сергей читал статью и не верил своим глазам. Как ни отчужденно относился он раньше к Виктору, все же в его воображение никак не вкладывался такой резкий скачок от, казалось бы, чисто поэтических трюкачеств до подлости.
Даже когда Ежи Хвылицкий рассказал ему о другой статье Вершильского, отвергающей социалистический реализм и являющейся как бы предвестницей предательства ее автора, Сергей все еще не мог осмыслить случившееся. Ему вдруг захотелось увидеть Железина и Куталову, потрясти перед ними всей этой грязной стряпней их бывшего приятеля. Но ему сказали, что те уже сами читали и, кажется, подали заявления о переводе их на заочное отделение.
Вот тогда-то Сергей с неудержимой гадливостью и ожесточением вышвырнул за окно небольшое зеркало, оставленное ему Вершильским, когда тот переходил из общежития в комнату, которую отвела ему дирекция института в городе. Затем он достал из чемодана журнал, отыскал поэму Вершильского в своем переводе. «Мы тоже вышли из народа» — этот подчеркнуто нахальный перифраз революционной песни привел его в ярость. «Окончательно и бесповоротно все вот такие, как ты, вышли из народа. Боже мой, как же я не уловил тогда эти хамские оттенки в первой строке! А может, не только в первой?.. Да ну его к дьяволу!» — чуть не прокричал Сергей, и вырванные, скомканные страницы полетели следом за зеркалом.
Хмурясь, то сжимая, то расслабляя кулаки, он долго еще ходил по комнате…