— «И снится чудный сон Татьяне…»
— Это что же, по-твоему, надо принимать за остроту? Нет, ты, оказывается, неисправим, Воротынцев. Так вот. Приснилось мне, будто бы я купался в нашем пруду. И нырял. Нырнул три раза, а вынырнул два. Тут толкователей, по-моему, не нужно. Завалю я сегодня великую российскую литературу как пить дать. Как ты думаешь? Ну, чего молчишь?
— Завалишь, Боря, завалишь. Это тебе не шары гонять. Опять небось вчера часов до трех проторчал в бильярдной. Глаза красные.
— Проторчал. Понимаешь, люблю я азарт. И в игре, и в жизни, и в поэзии.
— А что ты еще в поэзии, например, замечаешь и ценишь?
— Люблю, чтоб даже там, где нет местоимений (как говорит Блок: «Я не люблю пустого словаря любовных слов и жалких выражений: «Ты мой», «Твоя», «Люблю», «Навеки твой»), чтоб чувствовалось, какой рукой написано стихотворение — мужской или женской… Но, собственно, я не за этим пришел к тебе. У меня есть еще с десяток неясных вопросов, и ты обязан в самой что ни на есть популярной форме разъяснить мне их. Должен же я отстоять свою стипендию — добрую спутницу трудных моих дорог. На стихи, как говорят, надейся, а сам не плошай. Ты-то сам что вчера получил?
— Пятерку.
— Да иначе и не могло быть. У тебя ведь ума палата. А я, кроме одной-двух сотен своих и чужих виршей, ничего не помню, хоть убей. Занятие, конечно, не из приятных, но я тебя все же попрошу, Сережа, выручи.
Сергей согласился. Они просидели до одиннадцати часов. Борис записывал все на маленьких квадратиках бумаги и раскладывал их по карманам пиджака, брюк, ковбойки. Когда Сергей кончил консультировать приятеля, тот попросил у него закурить и, забравшись на подоконник, повернулся спиной к комнате, долго наблюдал, как сосед по даче — старый писатель — ухаживал за деревьями в своем саду. Затем, посмотрев на часы, он снова спрыгнул в комнату и стал собираться.
— Пойду на электричку. А то вдруг старик Храпов сегодня в хорошем настроении. Возьмет, чего доброго, и опросит всех до часу, и мне придется потом бегать следом за ним. А ты знаешь, Сергей, шпаргалки для меня что-то вроде талисмана. Притом очень оригинального талисмана. Я в них никогда, между прочим, не заглядывал и не собираюсь, но чувствую себя с ними как-то уверенней, тверже. И ответы убедительней получаются. Ну, Воротынцев, привет?
— Ни пуха…
— К черту.
Борис ушел. Сергей с минуту постоял посредине комнаты, глядя на все еще спящего Николая Лаврухина.
«Я и не слышал, когда он пришел домой. Потому и спит. Ну и пусть. Не люблю будить людей, даже если это и нужно для них».