— И тогда ты, — перебил Сергей, — быстро собираешь все свои пожитки — и бегом ко мне. Не успел ты добежать, как на моем крючке, на котором только что висел бычок, оказался второй, такой же красивый и такой же большущий карп. Ты завистливо подводишь свой поплавок под один из моих. Но — увы! — ни у тебя, ни у меня больше не клюет. Час, второй. У тебя лопается терпение, ты отыскиваешь в лозняке увесистый камень и с таким же ожесточением, как я давеча бычка, швыряешь его в воду…
— И у нас началась великолепнейшая потасовка! — воскликнул Михаил и слегка двинул в плечо Сергея кулаком.
— Не понимаю, — отмахиваясь от него, продолжал Сергей, — как только приняли тебя с такими нервишками в такое училище.
— Я однажды поплатился за это, — уже серьезно заговорил Михаил и, быстро расстегнув гимнастерку, оголил левое плечо. Узкий, серповидный шрам выделялся своей краснотой на смуглой, загорелой коже. — Но все-таки я его сделал по-казацки. Может, помнишь, как в «Тихом Доне» Григорий таким приемом обезвредил одного пристававшего к нему солдата. Забыл, а я всегда запоминаю подобные вещи.
— Каждому, конечно, свое. Но, если не секрет, где это тебя угораздило?
— На практике, под Ужгородом.
— А кто он? — поинтересовался Федор.
— Да ну его, Федя, — уклонился от ответа Михаил. — Давайте лучше подумаем о нашей завтрашней вылазке на рыбалку. Пройдем с удочками эдак от Серегиных ключей и до самой Русалкиной скалы и не пропустим ни одного уголка на нашем старом Громоклее.
Сергей улыбнулся. Он явственно увидел сейчас упомянутые Михаилом уголки… Серегины ключи, Лампино, Большой брод, Казачьи костры, Дед первый, Дед второй, Ворожиха, Малый брод, Стрижи, Подкова, Русалкина скала. К югу и северу от Копповки, по течению затерянной в степи речки и против течения чуть ли не каждый клочок земли имеет свое поэтичное неизгладимое имя, которого-то и на самых подробных картах не найдешь. Земля была чужая, а народ любовно подбирал для нее имена, закрепляя их навечно в своей памяти, будто знал, что когда-то земля эта будет, наконец, принадлежать ему. И такое встретишь, куда бы ты ни поехал и ни пошел по всему Громоклею с его прозрачными звонкими ручьями, посеребренными мечущейся в них безмятежной плотвой, с его то серыми в засушливые дни, то ярко-зелеными после благодатных летних дождей скалами; такое встретишь, куда бы ты ни поехал и ни пошел по всем замоложенным — именно замоложенным! — землям неповторимой Родины. Их нужно беречь, эти драгоценные россыпи народные, искать и открывать их точно так же, как давным-давно в детстве Сергей вдвоем с Мишей Держаком открывали Серегины ключи, заглушенные илом от весенних заносов…