В вагоне думал о прошедшем дне, о Елене.
«Экстравагантная девица», — решил он тогда. И сейчас, наблюдая за ее заискивающими, ощупывающими зал глазами, подумал: «Ей, как мне помнится, что-то не больше двадцати двух, а она какая-то пепельно-тусклая. В прошлом году еще, кажется, хорошо выглядела».
Куталова умолкла и, видимо, в ожидании аплодисментов несколько задержалась у трибуны. Но в зале стояла такая дружная тишина, что Еля растерялась и у нее от обиды подступили к горлу слезы. Она, задрав веснушчатый носик, не глядя по сторонам, прошла в коридор. За ней выскользнули Железин и Вершильский. Они считали, что после них в зале не осталось поэзии.
Как только кончились стихи, сразу же начались танцы на двух этажах: наверху — в читальном зале и внизу — в конференц-зале. Сергей с Наташей пошли наверх. Танцуя, она все время расспрашивала о каникулах, о работе и старалась избежать его вопросов. Он быстро понял ее и ни о чем не спрашивал. Часам к десяти внизу начались игры. Все танцующие хлынули туда. Сергей тоже было повлек ее за собой, но у самых дверей остановился. Они остались в зале вдвоем и долго не снимали с проигрывателя «Гавайский вальс». Время от времени Сергей подкруживал ее к двери, и, если никого на лестнице не оказывалось, они приостанавливались и целовались. В дверях изредка появлялся кто-нибудь, но, понимая, что этим двоим, танцующим «Гавайский вальс», нужно побыть одним, не входил, спускался этажом ниже.
— Красивые люди у вас, Сережа.
— Я же говорил тебе. Хорошо, что Железин и Куталова не загородили их для тебя.
— Я никогда не забуду их вот таких, сегодняшних.
— И я. Но… давай не будем эгоистами. Выйдем, и пусть здесь танцуют другие.
Когда они остановились у ее подъезда и Наташа начала прощаться, он с какой-то почти детской капризностью стал проситься к ней в комнату.
— Уже поздно, Сережа.
— Может, это и к лучшему, — упорствовал он.
— Иди, иди, мой хороший. С богом.
— Не хочу с богом, хочу с тобой.
Она притихла, кусая губы и глядя мимо него. После минутного молчания твердо ответила:
— Нелегко и непросто для меня все это, поверь. Ну, иди, Сережа, — и, горько улыбнувшись, закончила: — А в следующее воскресенье я приеду к тебе в Переделкино… Даже если ты откажешь мне в этом.
Сергей резко повернулся и молча направился к воротам.
— При-е-ду, — негромко и протяжно повторила она ему вслед, — в двенадцать часов.
Через два дня от нее пришло очень путаное письмо. Она по-прежнему не отказывалась от своих намерений. И Сергею ничего не оставалось делать, как выйти в воскресенье на платформу и встретить ее.