Сергей испытующе заглянул ему в глаза. Олишев сокрушенно вздохнул и, помолчав, продолжал:
— Это я к тому говорю, Сережа, что мне, например, часто еще приходится встречать в вузах кандидатов, а то и докторов, которые давным-давно написали лекции по своему курсу и читают их десятки лет. Без обновления, без углубления. Это что-то вроде одного из видов средневековой казни: перед осужденным ставят самые разнообразные блюда, он выбирает одно из них. И потом его изо дня в день кормят только этим блюдом. До тех пор, пока не отдаст концы… А в литературе такие люди создали пресловутую теорию бесконфликтности.
Сергею невольно вспомнился преподающий в институте русскую классическую литературу доцент Храпов с его пожелтевшими от времени конспектами лекций. Олишев прав, конечно. Но не слишком ли он сгущает краски и, главное, стоит ли так безнадежно говорить об этом явлении? И он в упор спросил профессора:
— Ну, а что вы сделали, Анатолий Святославович, для того, чтобы таких было меньше в науке?
— А что я могу сделать? — Олишев безнадежно развел руками. — Меня никто не обвинит в творческом бесплодии.
— Вот здесь-то, как говорится, и собака зарыта, дорогой Анатолий Святославович. В литературе, как мне кажется, конфликт — это не просто двое дерущихся. Настоящий, полный конфликт будет только тогда, когда есть еще третий — наблю-да-ющий.
Олишев вспыхнул.
— По отношению к России я не третий. Подыщите, Сережа, поудачней примеры.
— Россия — это прежде всего люди, в том числе и ленивые ученые, о которых вы говорите. Эти ваши доценты просто нуждаются в переливании крови. В хорошем смысле слова. И не обижайтесь, пожалуйста, Анатолий Святославович. Мы ведь в вашем кабинете обедаем, — подчеркнул он последнее слово. — У писателей гораздо трудней и сложней все.
— Да, у них даже наоборот…
Олишев не закончил свою мысль, так как в это время на маленьком столике у окна приглушенно задребезжал телефон. Профессор поднялся, выслушал и, положив трубку на рычаг, как-то растерянно засуетился.
— Ну как же это я? — сокрушался он. — Ведь надо же, совсем забыл, что у меня сегодня кафедра. Ради бога простите меня, Сережа.
— Что вы, Анатолий Святославович! Зачем извиняться? Надо — значит надо. И вы здесь ни при чем.
* * *
Олишев проводил Сергея до троллейбусной остановки.
После недолгой езды, выходя из троллейбуса на Калужской площади, Сергей чуть было не столкнулся с двумя пожилыми, старомодно, но опрятно одетыми мужчинами. Оба были навеселе. Шли они в ту же сторону, что и Сергей, — к метро. Он сначала обогнал их, затем до него долетели их отдельные рубленые фразы, и он замедлил шаг.