— Вы представляете, Полиэкт Полиэктович… Я ведь последний интеллигент среди кассиров… и… э-э… последний кассир среди… э-э… интеллигентов. Бывалоча, в старину каждый кассир ходил в интеллигентах.
— Совершенно верно, Семен Игнатьич… И писаря волостные ходили… А вот цыган не женится — понимаете, не женится — до тех пор, пока избранная им цыганка не даст клятву… кормить его всю жизнь…
— Вот именно последний… А интеллигенты — это те, на которых, знаете, всегда кричали… И обидно, что никто меня не понимает, кроме вас, Полиэкт Полиэктович… Чувствительно вас благодарю.
— Понимаю, понимаю, Семен Игнатьевич… А вот я еще никогда не встречал глухонемых евреев… И людей, которые встречали таковых…
— И я горжусь тем, что я последний, так сказать, из могикан. Ведь теперь кассир, извините, пешка. Так сказать, служащий четырнадцатой гильдии. Собственно, никто.
— Ловко, Семен Игнатьич, это вы сказали насчет этих самых… могикан… Они, наверное, были очень остроумные люди.
— Последний… — и Семен Игнатьич пустил слезу.
«И хорошо, что вы последние, — подумал Сергей, ускоряя шаг, — невелика потеря… И вообще странные бывают совпадения: последний из Вересаевых и вот эти последние. Одни вызывают тревогу, другим хочется дать копеечку… А не относится ли к одной из этих категорий профессор Олишев? Или же он третий? — Сергей сначала испугался своего вопроса, но тут же овладел собой. — Некому было учить неграмотную Россию, говорит он. Нам и вправду не хватало тогда интеллигентов. Зато лучшие из них работали за десятерых, за тех трудолюбивых и честных десятерых, которые из-за своей близорукости или убегали за границу или уходили в себя и задыхались от тоски. А после такого бегства, ой, как тяжело стать когда-либо борцом. Одного ведь честного труда очень мало для того, чтобы приобрести качества борца. Может, именно потому и вам, Анатолий Святославович, так и не удалось выработать в себе эти качества. Вы отдали душу и сердце обновленной Родине, но груз прошлого она не захотела от вас принять, и он так и останется при вас, хороший вы наш профессор. А новое поколение высечет памятники тем, кто работал за десятерых, таким людям из вашего прошлого, как борец и мыслитель Тимирязев. Таким же, как вы, мы соорудим скромные и недолговечные обелиски в нашей памяти. И совсем забудем отказавшихся и испугавшихся. Они были не кто иные, как математики в философии: без конца делили сто на три. В старой русской интеллигенции таких было немало. Неудивительно, что этот вот подвыпивший «последний» именует себя интеллигентом. Он, кажется, имеет право причислять себя к такой интеллигенции. Но об «уходе» этих «последних» жалеть нечего… Они нам не нужны. А если они иногда еще и вызывают чувство грустного умиления, то не больше, чем музейные редкости».