— Я хочу ответить тебе, Толя, на все не заданные тобой вопросы. Но перед этим давай проверим на себе мудрость только что процитированных тобой стихов Хайяма.
Анатолий послушно наполнил тонкие миниатюрные рюмочки рыжим коньяком. Выпили за встречу, вторую рюмку — за Россию и приступили к закуске.
Затем перешли в кабинет. Младший сел в кресло за письменным столом, старший — на тахту, прислонившись спиной к стене. Не спеша закурили.
— Толя, — вдруг мягко произнес Олишев-старший и немного помолчал. — Мы вот с тобой сейчас пили за Россию, пили вместе, но, хотели мы того или не хотели, имя это у нас прозвучало по-разному. Иначе и не могло быть, потому что мы с тобой разные люди.
Вздрогнув, Анатолий резко поднял голову, испуганно посмотрел на брата и тут же снова опустил ее.
— Да, разные люди, Толя. Нас объединяет одна и та же фамилия, но и она, мне кажется, по-разному звучит для каждого из нас. Ты этого не мог знать, так как ничего не знал о моей жизни. Но я ведь знал о тебе. Читал книги, статьи. Знал не только, как ты живешь, но и где живешь, потому и пришел к тебе без путеводителя. Мне не хотелось и не хочется тебя расстраивать, но… Понимаешь, скоро падет Москва. Я долго думал о тебе…
Страшная догадка как будто обожгла душу и мозг Анатолия.
— Не надо дальше, — умоляюще прошептал он, — я приблизительно представляю твою жизнь… И не удивляюсь, ибо жизнь эта началась очень давно, с детства. Да, с детства, и ты, пожалуйста, не перебивай меня. Я моложе тебя на четыре года, но хорошо помню, как ты становился поэтом. Я ведь знаю, что ты принуждал себя к этому.
Анатолий умолк, встал из-за стола и, не глядя на брата, торопливо заходил по кабинету. Когда он направился к окну, Олишев-старший поднялся с тахты и стал на середине прямой, по которой двигался профессор. Тот резко обернулся, сделал два шага вперед и остановился.
— Недостает только секунданта, — попробовал пошутить старший.
Ни одна складка не шевельнулась на бледном лице профессора.
«Наш род дает себя знать, — думал Виктор, — гордый и принципиальный, как большинство Олишевых. И вряд ли удастся мне хоть в чем-нибудь убедить его. Но попытаться надо».
— Зачем вспоминать древность, Толя? Мало ли что случается с нами в детстве.
Профессор был готов к такому ответу. Надвигаясь на брата, он снова заговорил, но теперь с еще большей запальчивостью.
— Хорошо было бы, Виктор, если бы это только случалось, а не врастало в характер человека, как это произошло с тобой. И детство здесь ни при чем, потому что я опять же помню, как взрослый подпоручик финляндского полка Виктор Святославович Олишев, захлебываясь, читал на вечерах свой человеконенавистнический «Гимн воину»: