Он быстро направился к выходу. Остановившись в простенке между дверью и застекленной частью веранды, поднял железную палку.
Дверь отворилась. Сноп лунного света упал на валяющегося на полу кукольного медвежонка. Затем показалась приземистая фигура. Не раздумывая, Олишев со всего размаха опустил палку на голову, покрытую капюшоном брезентового плаща.
— А-а… — тихо и коротко простонала фигура и повалилась на пол.
Олишев заметил в руке убитого прижатый к груди маленький бумажный кулек. Он, видимо, лопнул при падении человека, и на пол с легким шуршанием посыпалось что-то похожее на перловую или рисовую крупу.
— Женщина, — чуть было не выкрикнул Олишев.
Взглянув на дверь и убедившись, что там никого нет, он склонился над трупом. Это была старуха лет шестидесяти, очевидно домработница, оставшаяся сторожить дачу. Из кармана плаща торчал еще один кулек.
Олишев вытащил его из кармана, развернул и, преодолевая нахлынувшую вдруг тошноту, подкрепляемую икотой, набросился на находившиеся в кульке маленькие, еще теплые пирожки. Как только утолил голод и к нему вернулось постоянное его хладнокровие, он сразу же осознал всю бесконечную мерзость совершенного поступка. Не закрывая за собой двери, он снова прошел в прежнюю комнату и беспомощно повалился на диван. На какое-то мгновение ему показалось, что он уже спит и снится ему, будто летит он в какой-то бездонный шурф. В шурфе почему-то совсем светло, он видит уступы, балки, перекладины, пытается ухватиться за них руками, но ему мешает мощный, вихрящийся глубинный ветер… Со всех сторон уступы, балки, перекладины, а он летит посередине и не может хотя бы на полметра приблизиться к какой-нибудь стене. Он поднимает голову и смотрит вверх. «Ага, — сразу же догадывается он, — там вверху остается Россия, загонщик, синеглазый Анатолий, старуха… А я вниз…» В отчаянии он прижимает руки к груди… но что это? Под рубахой у него копошится какой-то теплый, молчаливый звереныш с мягкой, гладкой шерстью, как у того плюшевого медвежонка. Вот он нащупал пальцами правой руки его короткий хвостик, пытается вытащить звереныша за этот хвостик из пазухи. Но тот вдруг впивается зубами в его указательный палец. Он отдергивает палец, и… раздается выстрел.
Пуля собственного вальтера обожгла плечо. Олишев вскочил на ноги. Сознание снова стало трезвым и четким. Надо было спасаться, чтобы не навлечь на себя смертельную беду. И он, сбежав по гулким ступенькам деревянного крыльца, затравленно метнулся в затаенный березняк.
На следующий день после того, как Сергей поссорился с Наташей, от нее пришло длинное, большое письмо. Она винила во всем случившемся только себя, тепло и признательно писала о Сергее и сообщила в конце, что собирается съездить на месяц-полтора домой. В постскриптуме просила его никогда больше не заходить к ней, не звонить и не писать, потому что она постарается разобраться во всем сама.