Борис не кривил душой. Он слишком хорошо знал своего друга, для того чтобы не верить, что тот сам разберется в своей неудаче. А пока этого не произошло, Сергей может болезненно воспринять откровенный и подробный разговор о поэме. Тем более он, видимо, за всеми последними событиями в личной жизни забыл свои же часто им повторяемые слова о царапинах сердца и литературе. «Перемелется, мука будет», — думал про себя Борис. Он ждал и не ошибся в этих ожиданиях.
Сергей написал о трудной крестьянской жизни в первые послевоенные годы. Ему и самому пришлось тогда хлебнуть немало горя. Еще совсем мальчишка, плохо обутый и одетый, он почти ежедневно после школы бродил дотемна по сумеречной зимней степи, отыскивая в заснеженном кукурузном поле одинокие початки, не замеченные по осени в дни уборки колхозниками. Он не брал с собой ни мешка, ни даже сумки, потому как знал, что вряд ли удастся найти больше четырех-пяти початков. Но и такой добыче радовалась мать, когда он возвращался домой: как-никак оба они были обеспечены супом на ужин и на завтрак.
Поздними вечерами, лишь слегка утолив голод, Сергей забирался на печь и готовил уроки при мигающем тусклом свете коптилки. Мать ложилась рядом и, наблюдая за ним, сокрушенно вздыхала. Так повторялось изо дня в день.
Когда же наступила весна, а с ней и пора цветения, Сергею снова, как когда-то после смерти отца, пришлось пережить гибель сада. И хотя новый сад Воротынцевых был беднее прежнего, отцовского, потому что в нем росли одни лишь вишни, прощание с ним было более тяжелым, чем с первым. Раньше ведь порубка объяснялась очень просто: сад оказался беспризорным. Теперь же все произошло из-за налога на фруктовые деревья, и чтобы избавиться от него, мать решилась на порубку.
Приняв такое решение, она даже заторопилась: со дня на день могли прийти из сельсовета и описать приусадебный участок. Однако топор не повиновался дрожащим от волнения рукам. Тогда позвали на помощь соседа. Тот из жалости к деревьям долго не соглашался, но все-таки пришел и начал порядно рубить их.
Сергей с матерью сидели в комнате: им было не под силу видеть, как гибнут расцветающие вишни. Оба старались чем-нибудь заняться, чтобы не слышать гулких ударов топора. Но удары, несмотря на охрипший и надсадный лай рвущейся с цепи собаки, беспощадно доносились, отдаваясь в ушах и растревоженном сердце. Мать в конце концов не вынесла этой пытки, вышла из дому и попросила соседа прекратить рубку, когда оставалось уже два неполных ряда вдоль проулочного забора. Сергей тоже метнулся на осиротевший огород. Еле сдерживая слезы, он долго стоял как вкопанный перед сокрушенными деревьями. Потом, помнится, пришли две девушки из сельсовета и, с растерянным сочувствием посматривая на убитых горем хозяев, начали вымерять приусадебный участок…