Под впечатлением этих давно прошедших и незабытых дней Сергей и написал поэму. Она и в самом деле получилась, как выразился Семен Железин, густая: суровая правда о прошлом передана в ней без многословия, в ярких, запоминающихся картинах. Сергей был доволен своей работой и поначалу не придавал особого значения ни отмалчиванию друзей, ни железинским похвалам. Над этим он задумался, лишь когда в нем угомонились его первые радости.
Озарение пришло к нему совсем неожиданно благодаря случайной встрече на трибуне стадиона «Динамо» с тем же Сеней Железиным. После футбольного матча они вместе возвращались домой. Сеня снова заговорил о поэме, смакуя отдельные куски из нее. И тут-то он вскользь обронил одну немаловажную для Сергея фразу. Ему, мол, Железину, не пришлось пережить нечто подобное в сорок шестом году, но он в какой-то мере завидует Сергею, располагающему таким золотым материалом. Разумеется, если отбросить условности и рассматривать этот материал с сугубо поэтической точки зрения.
— Золотым, говоришь? — насторожился вдруг Сергей.
Железин начал оправдываться. Не виноват же он в том, что его отец, часовой мастер, кое-как умел все-таки достать тогда нужный кусок хлеба для семьи. В те годы ведь мало кто задумывался о будущем, продержаться бы только. Вот и отец скупал подержанные часы, ремонтировал и затем продавал. Ради семьи, может быть, иногда и против совести своей шел. Сейчас-то он этим не занимается. Да, собственно, если бы и занимался, сам ведь Сеня ни при чем здесь, ибо, как говорил Пушкин, от кого бы я, дескать, ни происходил, образ мыслей моих от этого никак не зависит.
Они уже подходили к станции метро «Белорусская», отправившись туда пешком из-за толчеи у стадиона. Сергей остановился и придержал за плечи Семена.
— Так, по-твоему, выходит, — он загородил дорогу Железину, — что быть честным можно только тогда, когда легко быть таковым? И на всякий случай подкармливать в себе (можешь считать это высокопарным) эдакого мелкобуржуазного червячка?
Железин попытался отделаться шуточкой.
— Чудак человек. Зачем из мухи слона строить?
Но Сергей уже окончательно вышел из себя.
— Вот именно: из мухи. Не кажется ли тебе, что вы слишком много жужжите и следите? По скатерти нашего стола следите, чтобы аппетит людям испортить. Потому как на стол этот есть что подать в отличие от сорок шестого года. И меня к тому склоняешь? Не выйдет!
— Мы ведь о поэме твоей говорим, хорошей поэме. Она волнует меня, — в последний раз попытался сгладить разговор Железин.
— Поэма — это мои часы. Я теперь начинаю догадываться, что она с изъяном. Но тебе я на ремонт их не отдам.