— Товарищи! Может быть, это и не совсем хорошо, — начал Ежи, взволнованно теребя пуговицу нагрудного кармана куртки, — но я буду выступать против Виктора и его защитников. Виктор талантливый, думающий поэт, но мне кажется, что оценивают людей не только по их таланту. Вслушайтесь внимательней в его стихотворение «Разговор с пленным». Что там у него в концовке? «Мы, — говорит он, — были молоды и веселы и позабыли вдруг, что мы враги». Это неправда, потому что, судя по стихотворению, недавно окончился бой. И даже отрицательное отношение автора к хлопским повадкам пленного эсэсовца не спасает дела. Я воевал…
— При чем тут воевал! — не выдержал Вершильский.
Ежи укоризненно глянул на него.
— Ты хочешь сказать, Виктор, я хуже тебя пишу. Может быть. Но, повторяю, я воевал и чую твою неправду.
Ежи говорил уже спокойно, четко и правильно выговаривая русские слова. Он останавливался и на стихотворении об инвалиде в бане и на других червоточинах творчества Вершильского. Как только он кончил и, сопровождаемый аплодисментами, направился к своему месту, с растерянной улыбкой поглядывая по сторонам, взметнулась сухая подпрыгивающая в воздухе рука Железина. Ему дали слово.
— Ты не прав, Ежи, — он нащупал глазами сидящего в среднем ряду Хвылицкого. — Может быть, ты когда-нибудь и сам поймешь это. У нас сейчас не та поэзия, что была каких-нибудь три-четыре года назад. Бесповоротно не та. Мы выбросили за борт все образцы чугунолитейной лирики, по которым по долголетней привычке еще до сих пор судят за границей об уровне советской литературы. Мы похоронили этот миф. А чтобы нам поверили, мы искренне признаемся сначала в своих недостатках…
— Кто — «мы», и кто — судьи? — выкрикнул зло Борис Мишенин.
Железин снисходительно улыбнулся, узнав его голос.
— Ну зачем же, Боря, в такой, извини, провокационной форме ставить вопросы? Это не по-товарищески. Но, так уж и быть, отвечу. Мы — это, если не утрировать, в том числе ты и я.
— Но я ни перед кем не собираюсь извиняться, — Борис приподнялся. — И не позволю тебе от моего имени делать такое.
Председательствующий недовольно постучал карандашом по графину с водой, попросил не перебивать выступающего, а последнему посоветовал говорить короче и конкретней.
— Я же не виноват, — Железин подобострастно улыбнулся председателю комиссии, — что меня уводят в сторону некоторые забившиеся в дальние углы и считающие, опять же по старинке, что в задних рядах сидят самые передовые и мыслящие люди…
— А да, Железин, ты получше присмотрись! — забыв о предупреждении председателя, перебил его сидящий рядом с Ежи Хвылицким Али Нагаев. — Нам в зале углов что-то не хватает. А вот для вас, скажу я тебе, и одного угла многовато.