– О чем… ты говоришь? Ты с ума сошла?
Анна Снапхане почувствовала, что внезапно стала центром внимания. Ее слова повисли в тишине, парализующие своей правдивостью. Кровь прилила к щекам.
– Признайся честно. Ты же всегда завидовала Мишель. Мариана поднялась. Стояла, дрожа, вцепившись рукой в подлокотник дивана.
– Я знала Мишель Карлссон гораздо дольше, чем ты, – сказала она хриплым голосом. – И постарайся уяснить, что причины моих сомнений относительно нее имеют совсем другие корни, чем ты думаешь.
– Кончай притворяться. Я и сама не намного лучше. Тоже ужасно злилась на Мишель все эти годы, поскольку она работала в кадре, а не я, – призналась Анна, слова непрерывным потоком лились из нее. – Тебя даже не принимали в расчет. Именно поэтому ты с таким высокомерием относишься ко мне? Меня ведь рассматривали как альтернативу ей.
– Есть значительно более важные вещи, чем мелькать на экране, – произнесла Мариана фон Берлиц с нажимом и села снова. – Их просто невообразимое множество, а Мишель Карлссон не делала ничего иного в своей жизни, кроме как лишала других возможности найти себе более осмысленное существование.
Анна Снапхане не смогла сдержаться и фыркнула.
– Иисус на небесах, – сказала она, – неужели Мишель отбирала клиентов у Господа?
Мариана предпочла проигнорировать ее богохульство.
– На мой взгляд, просто ужасно, когда таких, как Мишель, постоянно превращают в эталон для молодых женщин, – сказала она. – Что она сделала хорошего? Все время, пока я ее знала, только тянула остальных за собой в дерьмо.
– А прекрасным примером для подражания, значит, должна быть ты? Которая сидит и судит других, так как, по твоему собственному мнению, ты самая лучшая? Поскольку родилась в имении или Святой Дух на твоей стороне?
– Не мне судить, а Господу.
Мариана произнесла это резким тоном, но в ее глазах прятался страх. Анна Снапхане знала, что попала в точку, правда разрушила стену надменности, ощущение опьянения возросло.
– Можно говорить что угодно о Господе, но любому стоило бы иметь несколько его пиар-менеджеров на своей стороне, – пробормотала она, чуть не плача.
– То же самое я думаю и о тебе, – внезапно обратился к Анне Стефан Аксельссон. – Ты пытаешься казаться эмансипированной и открытой, хотя самая консервативная из всех нас.
От злости у нее потемнело в глазах.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты кичишься свободными отношениями со своим парнем, делишь с ним ребенка и постель без какой-либо ответственности, выставляешь себя как некий образец для подражания, появляешься в рубрике «В гостях у…» в желтой прессе…