.
Ближе к концу XIX династии внезапно произошел крутой перелом. За два-три поколения в гробницах перестали изображаться сцены, связанные с миром живых, и все пространство стен стало заполняться изображениями, имеющими отношение к смерти и иному миру. Тень неуверенности в вечности омрачила радость египтян. Теперь на стенах гробниц мы видим только похоронные процессии, приближающиеся к западным холмам, суд Осириса над покойником, кормление умершего богиней Нут, подготовку мумии, богов и ужасных демонов иного мира, а также «смесь дикой мифологии и амулетной защиты»[371].
В надписях автобиографии уступили место ритуальным текстам, гимнам, длинным религиозным произведениям, необходимым для магической зашиты умершего или передвижения в ином мире. В сценах и текстах прослеживается своего рода отказ от жизни, а смерть принимается как неизбежное. Вечная радость Египта осталась в прошлом; существование в ином мире отныне представлялось освобождением от жизни в этом и наградой за смиренное терпение.
Это новое, нехарактерное смирение отразилось и в именах, которые появились в этот период. Наряду с именами, обеспечивающими человеку благорасположение богов и ставшими традиционными в Египте, стали использоваться имена, выражающие страх и зависимость: Спасенный, Скромный терпит, Слепой, Раб Амона, Царь говорит, да будет он жить и даже Бесполезный. Детей перестали называть таким образом, чтобы их имена гарантировали им успех и силу; теперь самыми популярными стали имена, свидетельствующие о скромности и набожности их обладателя.
Дисциплина, в которой так нуждалось государство, сначала чтобы изгнать гиксосов, а затем для расширения и поддержания империи, погубила естественное терпение и прагматизм, а также связанную с ними самостоятельность. Личность отныне стала строго ограничена интересами группы. В теории это было необходимо для служения богам, управлявшим страной, включая фараона, однако на практике – для правящей элиты. С ростом могущества высшей аристократии средний класс и простой народ становились все беднее и слабее. Теологи убеждали их, что такова их судьба и что они должны тихо подчиниться ей в надежде на воздаяние в раю. Представления о судьбе и удаче как управляющих божествах впервые сложились в амарнский период, когда Атона восхваляли как «того, кто сотворил судьбу богов и призвал к жизни богиню удачу», а сам Эхнатон именовался «богом-судьбой, дающим жизнь»[372]. В более позднем гимне, восхваляющем Амона как бога-творца, говорится: «Судьба и удача с ним для каждого»