Мелькнули собачьи морды на жезле. Казалось, впились оскаленными пастями в запястье сына Геи – и в ушах загремел десятикратный вой, рев, взметнулось пламя, заклубилась тьма, застонал Посейдон там, в своем несчастном море…
«Не отпускать», – приказал я моему миру, слитому воедино с жезлом.
Вцепился. Не отпустил. Вон он – пытается поднять секиру, а на руке словно гора повисла, руку не поднять, и время, которого могло не хватить Зевсу, уходит теперь для противника…
Ничего, брат. Бей. Я удержу.
Молния прошла совсем рядом, ударила в правую руку – Тифону вздумалось перехватить ей секиру. Зевс опять стоял на небесах, и из рук его лилась река небесного огня, непрестанная веревка стрел, опутывавшая Тифона…
Семь голов! Отмахивается свободной рукой, пытается освободить ноги, но Посейдон стал намертво, рык среднего сквозь стиснутые зубы похож на звуки, выходящие из глотки чудовища…
Пять голов! Стиснула в кулак левая рука, и раз за разом он пытается избавиться от того, что связывает его, но на нем сейчас висит мой мир и я впридачу…
Четыре!
Бей, Зевс! Я удержу. Мы удержим.
Две!
Тифон наконец роняет себя на колени, двум головам трудно держать такое здоровое тело, остальные опалеными ошметками мотаются по могучим плечам…
Посейдон ослабил хватку, и Тифон потянулся к берегу, к отмели, к Земле-Матери…
Нельзя! Она даст ему силы.
Теперь я не просто удерживал его, а тащил назад – мгновение, пока не мелькнули последние семь молний.
Тогда отпустил безголовое тело, и оно тут же своим жаром осушило море вокруг. Взвыл Жеребец. А тело проклятия Геи продолжало пылать, отравляя воздух дымным смрадом, расплавляя мать-Землю.
Гелиос не решался показаться из-за клубов чада (в конюшне, небось, отсиживается), и поле недавней битвы освещала только улыбка Зевса. Он дул на дымящуюся, раскаленную от молний ладонь и не морщился, а сиял, глядя на поверженного противника, стоя над ним – все еще не касаясь ногами земли.
– Сделали – и, вскидывая руку, волей разгоняя дымные вихри: – Сделали!
Сделал.
Эта победа не делится на «мы», как в Титаномахии. Ты бы победил и сам, Громовержец, я и Посейдон только держали. И Жеребец вон понимает это, потому что говорит хмуро:
– Твоя победа.
И хлопает по плечу, но без проблесков радости в глазах. С осознанием того, что он бы – не смог. Менее великий жребий, менее велик он сам… Бубнит что-то о том, что его удел сильно пострадал, – и уходит, ссутулив плечи.
А Зевс стоит и улыбается, и лицо его сияет не только радостью, но и гордостью величия.
Его победа. И остальные, которые не осмеливались даже влезть в эту жуткую круговерть (это участники-то Титаномахии!) – подходят и воздают ему славу как победителю.