Я молча покинул зал, слыша за собой заливистый смех Громовержца.
Откуда уверенность, младший? Ты ведь знаешь меня – так откуда?
И к чему был этот спор: зачем тебе мучить дочь и обострять вражду между мной и Деметрой, устраивая этот брак?
Никогда не поверю, что ты сделал это просто в подпитии.
Конюшня ходила ходуном. Четверка вставала на дыбы в упряжи, раскалывая ржанием древние стены. Эфон бил копытом – тяжело и мерно, и во все стороны летела из-под ног солома и каменная крошка.
Никтей, храпя, пытался наподдать по колеснице, Аластор, верный своей натуре, старался укусить все и вся, до чего мог дотянуться.
Кони Афины и Геры дрожали по стойлам, жеребцы Ареса отвечали воинственным ржанием.
Вокруг моей колесницы метались перепуганные насмерть конюхи – родом из мелких божков, взятых на Олимп за заслуги в Титаномахии.
Завидев меня, четверка замерла и злорадно обфыркала прислугу. Прислуга попадала на колени.
– Вы их не выпрягали, – сказал я, бросая взгляд на потные спины скакунов.
Оставили в упряжи, в колеснице, некормлеными и непоеными. Вокруг ведь повальное ликование, Тифон повержен, Зевс Громовержец объявил всеобщий пир, ну а как его пропустить – вот они и всего на часок…
Всего на всю ночь и половину дня.
Они уже скулили под моим взглядом – особенно вон тот, юность которого давно прошла. Никак, вспомнил Аида-колесничего, когда тот не был еще Владыкой, а уже обещал: если что не так с моей четверкой – спущу шкуры.
– Владыка…
Он смотрел мне в глаза – своими, серо-зелеными, жмурящимися от страха. И, кажется, просил покарать одного его, ведь он же старший конюх, и это он отдавал приказание, и это у него вылетело из головы, а сыновья его тут ни при чем…
– Владыи-и-и-ги-ги… – ржание вышло заливистым и жалобным. Младшие конюхи разом охнули – теперь я заметил родовое сходство. Подались было вперед – и замерли, наткнувшись на мой взгляд.
– Моих коней – выпрячь и на отдых. В колесницу впряжете этого.
Четверка захлебнулась в лошадином хохоте, глядя на новоявленного сородича. Я вышел из конюшни, давая прислуге делать свою работу. Надел шлем.
Видно, я уже привык карать. После этого мне даже думается легче.
Теперь я знал, кого искать и почему был так уверен Зевс.
Он сидел на скамейке в саду, что располагался за конюшнями. Прислушивался к истошному ржанию и поглядывал на путь от дворца к вратам Олимпа. Усмехался пухлыми детскими губками.
И, высовывая от старания язык, вощил тетиву золотого лука.
На коленях у него лежала золотая же стрела, по размеру больше напоминающая копье – такая хребет перешибет.