Белые зубы сочно вонзились в фазанью мякоть. «Чтоб ты подавился!» – скалясь пересохшим ртом, прохрипел Тантал. Гермес в ответ задумчиво отсалютовал ему чашей с гранатовым соком.
– Думаю, он просто не ожидал, что можно попросить такой дурости. Отговаривал ее…
– Я бы не стал.
– Ага, я бы тоже… хотя кто знает, она ведь уже ребенка под сердцем носила. Ну, в конце концов он ей явился. В истинном облике. А почти сразу за ним – стало быть, Танат Жестокосердный, тоже в истинном: с мечом и мрачной мордой, как он у тебя это умеет. Тут она, наверное, раздумала, но уже было поздно.
Божественный огонь Зевса опалил Семелу до смерти – так, что и тень получилась какая-то ущербная.
– Тени ее ребенка я не видел.
– Роды у нее случились перед смертью. Хотя какие роды – выкидыш. Но отец решил сына спасать. Вот, зашил в своё бедро, сейчас вынашивает. Дионисом хочет назвать.
Тантал, который как раз нацелился зубами на сочное яблоко, застыл с открытым ртом, скосившись на берег.
В бедро…
Впрочем, чего еще ждать от того, кто проглотил свою жену, а после родил дочь из головы.
– После Афины неудивительно, да? – догладывая фазана, осведомился Гермес. – Ну вот, ну вот… я, Владыка, пока у тебя тут малость пересижу. Папа, понимаешь, беременный, Гера получила за лобызания с отцовской любовницей, а на бедро Зевсово нехорошо посматривает. И все что-то с Лиссой шепчется по ночам. Ох, чувствую, плохо этому недоношенному будет, когда он родится… кто еще родится-то… Но мне сейчас на Олимп – или в твоем шлеме или вообще никак. Можно?
– Бери.
Четыре. Восемь. Четыре. Годы сыплются мелким жемчугом. Из бедра Зевса в положенный срок родился юнец, заражающий всех кругом безумием. Бродит по лесам, объявил себя богом виноделия и радости. Гермес говорит – с его Паном дружен… Пиратов каких-то потопил, говорит.
Восемь. Четыре…
Цербер.
На четвертое лето после свадьбы. Или на пятое? Хотя какое лето: восемь месяцев были на исходе, я привычно перестал спать ночами, оттого карал жестче обычного, оттого и не сразу понял, когда увидел.
– Что это? – спросил потом.
Две паучихи из свиты Гекаты валялись на полу, разобранные на отдельные конечности. Свита жалась поближе к тронам, будто узрела в гневе самого меня (только в таких случаях все старались держаться поближе к дверям), под потолком завис озадаченный Гипнос…
Тварь, которая стояла посреди зала, низко зарычала тремя глотками и ступила пару шагов вперед, припав на толстые передние лапы. Черные, как и всё остальное тело.
Гордый всем существом Гелло, стоявший чуть ближе к трону, расплылся в клыкастой улыбке.