– Я бессмертен. Ты не забыл об этом, о великий Эреб?
– Помню… – просипели из тьмы.
Но он же не станет рубить меня мечом, на куски кромсать, как мы – отца. Не станет даже швырять в Тартар. Он расправится со мной с помощью моего же мира – вот он ступил на середину комнаты, черный пес, я гляжу в оранжевые точки глаз…
Небось, только и ждал, когда его создатель позовет, когда можно будет расправиться с чужаком.
Что будет, если на Зевса в секунду уронить небо? Или на Посейдона опрокинуть всю мощь моря?
Эта тварь клыками выдернет меня из тела, тело останется живым – на потребу Эребу, а я – бесформенным духом, наподобие отца в Тартаре. Безумным, потому что после того, как меня придушит вязкая тьма, я вряд ли окажусь в своем уме.
– Лежи спокойно, мальчик… – хрипело сверху. – Больно не будет. Потом не будет. Эреб заберет тебя и растворит в себе: ты не думай, он это умеет… он тихонько, тихонько…
Одному Тартару знать, сколько ненасытный Эреб за это время растворил в себе. Бессмертных сущностей.
Вот, значит, из чего сплетена воля этого мира. Вот откуда нежелание повиноваться и вечное «Он слишком я, но не полностью – я».
– Иди, Эреб, – ласково просипело бесформенное облако из тьмы. Своему созданию и выкормышу. Отражению мира. Носящего одно имя с первомраком.
Я лежал, чувствуя, как застывает в груди проглоченная с воздухом темнота. Петли крепко держали запястья.
Черный пес – дыра в темноте, мрачнее мрачного, – сидел, думая о чем-то своем и косясь на стены огнистыми глазами. Ничего, не торопился рвать.
Наверное, был малость глуховат.
– Эреб! – повторили властно и гулко.
Собачина дрогнула ухом и не шелохнулась. Хрипло рыкнула изнутри. Тревожно, невнятно.
Мир сидел на заднице, вытянув палкой хвост, и бессмысленно пялился в стену. Флегетон, Ахерон, ледяная мощь Стикса, и лава вулканов, и тополя в моем саду…
– Эреб!
Дрогнули стены. Больше не сдвинулось ничего. Только понимание в висках у меня дрыгнулось.
Шевельнулись губы в корках от ихора. Сначала бесшумно, потом пропустили шепот:
– Аид…
И собачий хвост радостным молотом ударил по каменным плитам.
Сердцем – в ребра.
Кровью – в виски.
От стены донеслось изумленное всхрапывание, потом сгустилась душная, давящая, тень, рванулась косматой ладонью – взять самому, придушить…
Хриплое рычание. Тень развернулась навстречу тени.
Ладонь Эреба, великого Первомрака и создателя подземного мира висела в воздухе. Напротив ладони, скалясь и яростно глядя оранжевыми глазами, застыл сам подземный мир – взбешенный пес.
Защищающий своего царя.
Мой мир, мой Аид, мое имя…