– Путь от дворца Эреба, – сказал я. – Родная дочь. Отравленный кинжал в шею. Яд, неопасный для бессмертных – просто вызывающий дикую жажду. Так, что напьешься из лужи мочи, если она будет под ногами. Но под ногами был Амелет.
А Кронова речушка уже тогда текла ледяным ядом и умела отнимать силы. Ненадолго – если это титан.
– Сколько нужно времени, чтобы толкнуть в спину?
Может, она даже не сумела спихнуть его в Тартар. Великая Бездна могла с удовольствием докончить начатое.
Геката стояла в десятке шагов, вцепившись в отравленный плащ. Вуаль взлетала с лица от тяжелого дыхания.
Взглядом чаровницы можно было вскипятить воды Стикса.
– Значит, ты помнишь… о Первейший. Владыка… – вытолкнула, будто с тошнотой. – Или, может: мне звать тебя Эребом? И что ты будешь делать теперь… если помнишь? Сбросишь в Тартар? Сошлешь на Поля Мук? Придумаешь иную кару?!
Сошлю – это точно. К Нюкте бы тебя, чтобы вы вместе задавались дурацкими вопросами: «Что он будет делать теперь?!»
Я зевнул – длинно, прочувствовав всю усталость прошлых ночей. Хотя почему не спал – уже не помнилось.
– Высплюсь.
Взлохматил волосы (ремешок с них остался где-то во дворце у Эреба), смерил внутренним взором расстояние до дворца.
Нет, не буду колесницу звать. Лучше так дотопаю: мир несет бережно, будто на ладонях.
– Неужели века сна не дали тебе долгожданного отдыха, о повелитель? Разве Первомрак мало почивал…
– Немало. Или мало. Навести его в его дворце – и спроси сама. Если разбудишь.
Выражение лица Гекаты окупило все. И таинственные ухмылочки, и ядовитые шепотки на ухо жене (а ты думала, я не слышал, Сотейра?!) – и факел, летевший в меня во время бунта. Даже Гермес – торгаш по натуре и вор по призванию – признал бы: расчет с лихвой.
Какая уж тут вуаль, какая таинственность: шесть рук – дурные метелки, шесть глаз – надутые воловьи пузыри, три рта губами шлепают, а выдавить могут только одно:
– Т-ты… т-ты?! В-владыка?!
– Сотню лет уже Владыка. Попроси водицы у Мнемозины. Царей в лицо нужно знать.
– Как ты… как… что ты наделал?!
Иди, великую Нюкту спроси. Она тебе свою беду с порога выплачет. Заодно можешь ей плащ для мужа передать – пусть вечность полежит, пока не истлеет.
И я понимаю, Геката, что для тебя легче было бы отравить мое тело и спихнуть в Тартар, но характер у меня скверный, а потому – смирись. И припрячь плащик, пока я не взялся за двузубец.
Всё это я выложил взглядом, отодвигая чаровницу в сторону. Она молча покачивала головой – левой, призрачной, телесная так и застыла, недоверчиво оглядывая с головы до ног, как бы не понимая, как она могла упустить усталый вид, ссутуленные плечи, холодную черноту взгляда…