Поистрепанная свита стояла с ведрами, бочками и корытами наготове и тяжко дышала вразнобой. Ахерон хлюпал смятым носом-пирожком. Онир и Фобетор стояли без ведер, зато отдувались тяжелее всех: а что, и командовать тоже кто-то должен! Замерла Геката, вознеся в одной из своих рук какой-то флакон – колдовской, должно быть.
Так, будто ждала увидеть отголосок Титаномахии: горящий свод, взлетающие скалы, битву, тяжкой поступью шествующую по миру… А тут вместо этого лужа. В луже валяется то ли спящий, то ли прибитый Гефест. Над Гефестом стоит всклокоченный и мокрый до нитки Владыка с прищуренным глазом. Свита тоже мокрая до нитки, а двузубца нигде не видно.
– Ты б еще завтра подошла, – бросил я в сторону Трехтелой. Просто чтобы что-то сказать.
Стигийские глазели по-прежнему с обожанием, и от этого было еще более странно.
– О-о-о… – хрипло застонал в луже Гефест. Схватился за голову, зашевелился, разбрызгивая воду. – М-молот… в Тартар…
Алекто и кто-то из Кер переглянулись и придвинулись поближе с арехонской водицей. Я поднял руку – постойте.
Кровавого безумия в глазах Гефеста больше не было. Там плескалась мутная пелена непонимания.
– В тиски, – будто вспоминая, буркнул Хромец. – А кто… меня держал? Зачем… держали? Откуда вода?
Встал на четвереньки, начал тереть мозолистой ручищей челюсть – ага, болит, небось, еще б не болела.
– О-ох, голова… Аид? – сообразил-таки осмотреться. – Кто это тебе… и кто это мне так… это что я в твоем мире, что ли?!
И напоследок, под дружный и чудовищный хохот свиты:
– А что я тут делаю?!
* * *
– Хочешь – расскажи отцу, - предложил он. – Или Гермесу: это одно и то же.
Правда, он предложил это не сразу.
Сначала мы обсыхали за трапезным столом, пока свита пыталась оценить: сколько царства осталось в целости. То есть, Гефест обсыхал, я-то высушил на себе одежду движением ладони. Заодно и в царственный плащ облекся.
Голод накинулся Цербером: когда я ел-то в последние месяцы? После памятной пьянки с Дионисом заглядывал куда угодно: на уступ, на Поля Мук, к Тартару, на берега Коцита… только не в талам и не в трапезную. Перехватывал на ходу что-нибудь с подноса у трясущегося слуги. Уходил, бледной тенью себя самого.
Смешно же, правда. Адамантовый стержень этого мира – и такая тряпка. Главное – из-за чего…
Хромец возлежал напротив, равнодушно капая водой с бороды на новый хитон из моих запасов. Тускло смотрел, как я сметаю жаркое с блюда. Как запиваю разбавленным вином.
В грубых пальцах кузнеца Олимпа перекатывалась одинокая оливка.
– Ты… спасибо, что скрутил меня,