А младший может, я знаю. Он теперь ко всем своим детишкам приглядываться станет.
– А как же… Прометей?
– А он за свою глупость будет платить по-своему.
Отодвинул блюдо, оглядел стол… подумал: может, еще фигами заесть?
И заел. Под бесмысленным взглядом Гефеста, который в жизни не видел меня в хорошем расположении духа.
Кузнец смотрел, как я отправляю в рот фиги. Так пристально, будто надеялся узреть в них истину.
– То, что я разрушил…–- наконец медленно выговорил он. – Восстановлю.
И похромал к дверям. Приземистый, ссутуленный, с безжизненно свисающими руками. Благодарить больше не стал – палачей благодарить не положено.
Я покивал ему вслед – ну-ну, восстанавливай, нам тут помощь не помешает.
Виски слабо давило – внутри них молоточками стучали вопли Прометея: «Я знаю, кто… я знаю!» Или, может, какие-то другие голоса, повторяющие мое имя – вслушиваться не хотелось. От сытости клонило в сон, хотя – какой тут сон…
– Входи, – сказал я, поднимаясь с пиршественного ложа.
Эвклей притопал тут же: дожидался за дверью. Отекший, припадающий на левую ногу и прижимающий к лысине пропитанную каким-то снадобьем тряпицу. Под тряпицей бугрилась изрядная шишка.
– Прибрали?
– А что тут приберешь? – каркнул распорядитель. Сразу кинулся к столу, запустил пятерню в жаркое. – Полмира разворотил, скотина! Два моста – вдребезги. Ворота. Поля асфоделя… как стадо кабанов прогулялось. Пещерным, которые на флегетонских берегах живут, дома порушил. Поля Мук…! – баранина приглушила грязное ругательство. – Я б его…
– На скалу. И орла – печень клевать, - предложил я.
– Я б этому недопырку сам печень клевал, – прошипел Эвклей, щедро заливая в глотку вино, а за ним кидая куски сыра.
Летело как в топку.
– Какому?
– Что – какому?! Олимпийскому этому… какому ж еще. Поля Мук, это ж подумать только! Чуть Менетия не освободил! Кинулся, голосит: друг мой, да я ж тебя в обиду не дам… грифов перебил! Кузнец…
– Какой?
Эвклей перестал двигать челюстями. Поправил тряпку на лысине. Посмотрел, как я расхаживаю по чертогу.
– Он тебя, случайно, не по голове треснул?
– Кто?
– Олимпиец.
– Здесь подземный мир. Сюда не наведываются олимпийцы. Если наведываются – неохотно. Забыл?
– А-а, – протянул Эвклей, щурясь. – Вот, значит… ага. И откуда ж у тебя метка на физиономии? Упал, ударился? О двузубец свой?
– В подземном мире чего не бывает. Обитель чудовищ. Непокорная. Непредсказуемая…
Непокорный и непредсказуемый мир сердито ворчал – пес, которому подбили лапу.
– Ага, ага… – Эвклей жует уже лихорадочно. Жует – как мыслит. – А что же это по миру пронеслось? Четыре ветра напились, побуянить внизу решили?