– Скучно, – ляпнул я. И только потом понял – скучно.
На мечах не посражаешься – какой меч?! Двузубец! Тени стонут одно и то же, от людской глупости и однообразия судеб к вечеру начинает ныть висок. Подхалимы шепчут: это приходит мудрость, мне кажется – это наступает старость.
Конечно, мне еще далеко до того меня, о котором рассказывают сказители и поют рапсоды – днем, потому что ночью боятся накликать. В песнях я все время сижу на троне и сужу.
Не шелохнусь от великой-то мудрости.
Да, мне еще далеко. В конце концов, у меня же есть еще Тартар, Ананка и брат.
Славный младший…
Я опомнился. Погасил взгляд, который мог меня выдать. Мойры все равно не заметили: все три вели свои переглядки.
– Вот как оно, – бормотала Атропос и суетилась все больше, зарываясь в копошащееся и живущее полотно чуть ли не с головой, яростно в нем что-то выискивая, -– вот как… братья получили власть, полной грудью вздохнули, а этому мало! Владычества мало, тесно, душно, скучно… и лезет, куда не надо. Нет, чтобы сидеть, а он все ищет, все лезет…
– Пф! – широкий красный рукав Лахезис метнулся в пренебрежительном жесте. – Конечно, бегает, конечно, ищет! Любимчики – они все…
Осеклась. Наверное, тяжесть Урана-неба на плечи грохнулась, вот Мойра и замолчала, как Атлант, впервые придавленный нежданным весом. Или изранило осколками адамантия, летящими от моего треснувшего мира, от мира, взорванного несколькими словами изнутри, да какими там словами, словом, которое уже не выбросишь, оно засело внутри отравленным гарпуном…
Любимчики. Любимчики…
– Были, – голоса нет, почему есть слова?! Откуда взялась дурная шелуха, когда нет ничего: ни голоса, ни взгляда, ни краски на губах, и воздуха в груди тоже… – Были… другие? Были…
Кого я спрашивал? Прях?! Или ту, к которой никогда прежде не обращался сам? Эта не ответила. Зато Клото бросила пару свистящих словечек сквозь зубы (из словечек следовало, что отцом Лахезис был больной рахитичный ишак, язык которого вытягивался на два полета стрелы) и повернулась ко мне, и голос ее был на диво похож на голос из-за плеч.
На голос той, кто породила ее.
– Ох, дурак, ох, дурак. Невидимка… да неужели ты думал, что ты – первый и единственный?! Что такое – тебе одному?! Вы ж только гляньте – ось мира нашлась, хотя куды там ось – пупок!
Я почти не слышал, поднимаясь со своего места на перекрестье взглядов и делая слепой шаг вперед. Шел – в пламя Тифона и воды Стикса одновременно.
– Кто они?
– А какое тебе до них дело, невидимка? Были, теперь нет. В поколении только один такой случается. Теперь вот – ты любимчик, тебе и расхлебывать, а что за интерес…